Четыре четверти: учебное пособие
Шрифт:
Звонок. Выжатые ученики не верят, что урок закончился так быстро, и только через некоторое время приходят в себя. Они вываливаются из кабинета математики, как из бани, – распаренные и изможденные. Сочувствую учителю, у которого следующий урок. Думаю, что даже анализы, взятые от учеников в этот момент, будут насыщены математикой.
Вот тебе и серая тетенька! Боевые награды за поедание тушенки в тылу не дают! Я сидел, расплющенный осознанием собственного профессионального дебилизма.
– Что, все так плохо? – спросила меня ГАИ.
– Еще как, – мрачно ответил я.
Удивительное
– Да ты не расстраивайся так, все через это проходили, – успокоила ГАИ.
– И вы? – недоверчиво спросил я.
– Конечно. У меня вначале еще хуже бывало, – вздохнула ГАИ.
– Хуже не бывает, – возразил я, мрачнея еще больше.
– Бывает, – с оптимистичной улыбкой напутствовала ГАИ, – дальше будет еще хуже!
Она снова рассмеялась. Я тоже невольно улыбнулся.
– Вопросы по уроку есть?
– А как вам удается дисциплину такую поддерживать? – с надеждой спросил я.
– Не знаю, – она пожала плечами, – это со временем приходит. Но ты для начала глуши их работой, самый верный способ. Рассчитывай по секундам, кто что делать будет.
– А еще один вопрос можно?
– Давай.
– А как вы догадались, что Кожин калькулятор достал под партой.
– Да очень просто, – ГАИ пренебрежительно повела рукой. – Он когда чего-нибудь не то делает, у него это на морде написано.
По коридору я передвигался в задумчивости. Можно ли еще в университете учить студентов определять намерения учеников по их мордам или это приходит после долгой практики мордочтения? Почему ученики боятся ГАИ на уроках, а после уроков за ней табунами ходят? Почему они всеми своими мерзопакостными возможностями стремятся на уроках «балду» гонять, а любят уроки, на которых их заставляют работать? И наконец, самый главный, можно сказать, философский вопрос: можно ли радоваться жизни, будучи учителем, так, как это делает ГАИ?
Размышления прервала Люся.
– Вы видели!? – вопросила она с горящими глазами.
– Чего?
– Как чего? Как меня Галина Алексеевна на уроке похвалила!
– Ну и как? – осторожно спросил я, чтобы не обидеть Люсю, так как особых похвал в ее адрес я что-то не слышал. Но она все равно обиделась.
– Я так и знала, что вы не увидите. Она сказала, что я не такая бестолочь, какой кажуся. Вот!
Радостное настроение от такой сомнительной похвалы снова захлестнуло Люсю, она опять заулыбалась.
– Видел, видел, – успокоил я Люсю, но все же не удержался и едко добавил, – твое содержание действительно не такое глупое, как форма.
Но Люся, к счастью, не поняла сказанной мною в раздражении грубости, а наоборот, приняла ее еще за один комплимент. Она радостно сверкнула своими большими глазищами и устремилась вперед по коридору, стуча какими-то безразмерно большими и ужасными башмаками. Откуда она их только выкопала?
Сегодня произошло ЧП. Шибалов выбил оконное стекло в моем кабинете физики. Напрочь. Бондарчуком.
Пока я бегал в учительскую менять журнал, Бондарчук пристроился своим уставшим
Когда я мысленно моделирую замедленную кинематику произошедшего, мне видится одна и та же картина: верхняя часть разбитого стекла, как гильотина, опускается на шею Бондарчука… От представления возможных последствий мои колени подгибаются, а слабеющие руки еле удерживают журнал. Бондарчук поехал бы на кладбище, а я резко сменил бы род деятельности.
Наверное, я виноват, не надо было оставлять детей в классе. С другой стороны, в коридоре такие же окна, и Шибалов или кто-нибудь другой мог отмочить эту шутку сотни раз. Десятки Бондарчуков могли валяться на асфальте с разрезанным горлом. А разного рода инспектора потом могли бы брать взятки с директоров по всей России, не выполнивших предписания о закрытии с внутренней стороны всех окон решетками.
На звук бьющегося стекла появился слесарь-столяр-сантехник Чекушкин – неувядающий, а точнее, непросыхающий символ школы. Он представлял из себя явление загадочное. Он был в школе не то что очень давно, он был тут всегда! Его помнят самые древние выпускники. При этом он практически не меняется, видимо, механизм старения организма растворился в спиртовом растворе, составляющем его кровь. Какова его настоящая фамилия – помнят только в бухгалтерии. Я склоняюсь к мысли, что его зовут Маклауд.
Он трудолюбив, как муравей, а когда выпьет – добродушен, как сытый бегемот. Каким он бывает, когда не пьет, сложно сказать, так как в это время он спит. Если построить график зависимости его работоспособности от количества выпитого, то получается кривая, идентичная распределению Максвелла. Он совершенно не может работать в состоянии, близком к критической трезвости, так как руки начинают трястись, а зубы – лязгать. Высшая степень опьянения вводит Че-кушкина в нирвану, какое-либо умственное или физическое движение представляется ему крайне несовершенным, а потому излишним. Как и положено по распределению Максвелла, наиболее вероятным для него является полупьяное состояние, характеризуемое максимумом работоспособности. Постоянное поддержание оптимального опьянения странно сочетается у Чекушкина с быстрой и качественной работой.
Чистка канализации, вставление стекол, замена предохранителей, сколачивание полок в овощехранилище, кладка печи, бурение скважины, ремонт бензопилы – все это он умел и делал с видимым удовольствием. Он споро вставил новое стекло, и я заключил, что он подвыпивши. На всякий случай он без всякой надежды попросил на чекушку. Получив вежливый отказ, печально удалился. А я снова принялся размышлять о значении случая в профессиональной карьере педагога. Будущий хрустальный пеликан учителя года России только что мог превратиться в кайло зека.