Чистая душа
Шрифт:
Сания подошла к зеркалу, и ее бросило в жар: на белой шее синим пятном отпечатался след мухсиновского поцелуя.
Как человек, прячущий постыдную болезнь, она стала окутывать шею шарфом. Людям на глаза не покажешься теперь…
«Пойду-ка я, — решила Сания, — к самому Забарову. Он сумеет дать этому должную оценку. Вопрос о моральном облике коммуниста не шуточное дело… Оскорбить жену фронтовика, который, не жалея жизни, воюет на фронтах Отечественной войны… Покажет тебе Забаров, что это значит…»
Забарова Сания знала давно. Она хорошо помнила его блестящие выступления
Забаров когда-то учился вместе с Башкирцевым. Но когда Башкирцев был еще секретарем райкома, тот уже работал в аппарате областного комитета и в контрольной комиссии. По окончании каких-то курсов его выдвинули секретарем областного комитета по пропаганде.
9
Забаров не заставил Санию долго ждать.
Он сильно изменился. Когда-то румяное его лицо покрылось желтизной, под глазами легли тени, рот испещрили морщины. И облысеть успел.
— Так, — сказал он, оглядывая Санию. — Значит, это вы — Ибрагимова? На пленум приехали? С Башкирцевым?
— Петр Тихонович приедет завтра.
— Еще кто?
— На пароходе со мной ехал и наш прокурор. Но…
Сания замолчала, и Забаров уточнил:
— Мухсинов?
— Он самый…
По тону Сании Забаров почувствовал что-то неладное.
— Что? Почему вы замялись? У вас с ним каша не варится?
— До сих пор ничего такого не было… Но, видно, я плохо его знала.
— А что случилось?
— Из-за этого я и пришла к вам сразу, как только приехала в Казань. Этот человек не умеет вести себя, как подобает коммунисту.
— Конкретней! — поморщился Забаров.
И Сания рассказала о том, что случилось с ней ночью в каюте. Но тут же почувствовала: мерзкий поступок Мухсинова в ее изложении не получил достаточно резкой окраски и не произвел впечатления на Забарова.
— И все? — спросил он.
— Разве этого мало? — возразила Сания. — Он же коммунист, ответственный работник. Человек, решающий судьбы других людей! — Она замолчала, глядя Забарову в глаза и как бы спрашивая: «Что вы на это скажете?»
Забаров молчал.
— Я жена фронтовика! — возмущенно продолжала Сания. — Как он смеет оскорблять меня!
Она опять посмотрела на Забарова, ожидая, что он скажет.
А Забаров продолжал молчать.
— Отношение коммуниста к женщине — это, по-моему, очень большой и принципиальный вопрос. А Мухсинов в этом… Честь, совесть, душевную чистоту — все это он и в грош не ставит, — закончила Сания свою жалобу.
— Вон что-о-о! — протянул Забаров, выслушав все. — А ведь время-то у нас какое, а? Вся страна поднялась на священную войну! На полях сражений гибнут сотни, тысячи лучших наших людей. Разрушаются гигантские сооружения, уничтожаются города с вековой историей, бесценные для народа исторические памятники…
Воодушевившись, Забаров поднялся на ноги. Голос его стал громче, желтоватое лицо зарделось румянцем, глаза оживились.
— Решается вопрос — кто кого. Решается вопрос жизни и смерти Советского государства! А тут…
Голос
— А тут, в маленькой, тесной каюте, мужчина пытался обнять женщину! Ха-ха! Какая важная проблема! Не знаю, в силах ли обком разрешить ее? Или, может, проконсультируемся в Центральном Комитете?..
Сания не знала, что ей сказать, что подумать. Она никак не ожидала, что разговор примет такой оборот.
— А? — гаркнул Забаров, уставившись ей прямо в глаза.
— Я не совсем понимаю вас, товарищ Забаров, — с трудом пролепетала Сания.
— Зато я хорошо понимаю вас. Что? Мухсинов мешает вам? Хотите отправить его вслед за Баязитовым? Не выйдет!
— Что вы говорите, товарищ Забаров?! — воскликнула она с крайним изумлением и обидой. — Разве это я отправила Баязитова?
— Мы знаем, товарищ Ибрагимова, всё знаем! Знаем и про ваш пуховый шарф. В руках держали. Помним даже вышитые на его конце буквы…
Пораженная Сания широко открытыми глазами смотрела на Забарова. В ней уже не было испуга и растерянности. Было изумление. «Что ты за человек?» — говорили ее глаза, устремленные на Забарова.
В эту минуту кто-то, не спрашивая разрешения, открыл дверь. Забаров перевел взгляд на дверь, и в ту же секунду его лицо смягчилось. Поднятые в гневе плечи опустились.
Человек, открывший дверь, не то шутливо, не то всерьез, басовито спросил:
— Кто тут ругается?
— Мы тут беседуем, — ответил Забаров с заискивающей улыбкой.
— Ну, продолжайте…
Сания обернулась к двери, но успела только заметить, как басовитый человек повернулся спиной и вышел.
— Ну, еще что? — спросил Забаров, голос его стал мягче и спокойнее.
Но Сании не хотелось больше с ним разговаривать.
— Извините, — сказала она, — не буду отнимать у вас время, до свидания.
Забаров, очевидно, не ожидал этого.
— Погодите. Куда же вы спешите? Садитесь.
Сания села.
— Что, обиделись?
— Очень, товарищ Забаров! Я никогда ничего плохого не думала о Баязитове. Никогда не желала ему плохого. Баязитов уехал на фронт добровольно. Уезжая, благодарил меня. В каждом письме посылает мне привет…
— Ладно. Вот что, товарищ Ибрагимова, я говорил все это не для того, чтобы обидеть вас. Вы же теперь руководящий работник. Глава города! Вам предстоят большие дела — так не забивайте вы себе голову такими мелочами. Ну, пристал… Мужчина ведь… сами знаете… Решил, видно, что вы «свой человек». Дурак, конечно! Я о Мухсинове говорю. И его я взгрею, не бойтесь, так не оставлю. А вот вы… Оставили его в дураках, молодец! Ну и довольно. Если бы вдобавок дали оплеуху, было бы еще лучше. Но бежать из-за этого в обком, поднимать мировой скандал! Мухсинов ведь тоже нужный для нас человек… Кого найдешь на его место? А Баязитов разве не нужен был? Упустили его из-за этого вашего шарфа. Правда, он уехал добровольно. Но кто из нас не хочет ехать на фронт? Если бы не этот шарф, мы его, может, и не отпустили бы. Вот так, товарищ Ибрагимова. Не путайте принципиальных вопросов с мелочами. Учитесь быть настоящим руководителем…