Что предназначено тебе… Книга вторая
Шрифт:
— Стеф, ты не собираешься открывать? — дверь распахнулась, и на пороге показалась Кассандра. Только теперь Стефано понял, что, кажется, пропустил её стук — и не один раз.
— Был немного занят.
— Чем? — Кассандра шагнула к нему, и Стефано, отложив папку, торопливо спрятал её в стол.
— Поручение твоего дяди.
— Ну-ну, — любопытство из глаз Кассандры никуда не делось, но тему она всё-таки решила сменить, — он как раз хочет с тобой поговорить.
Стефано кивнул и проверил, запер ли ящик на ключ. Встал
— Стеф… — окликнула его Кассандра на полпути.
Стефано остановился и посмотрел на неё.
Кассандра облизнула губы, будто хотела, но не решалась что-то сказать.
— Ну же, Кэси, я тебя не съем.
Девушка фыркнула.
— Закрой дверь, — попросила она.
Стефано покосился на выход, но просьбу выполнил.
— Он с тобой о Пьетро не говорил? — спросила девушка.
Стефано напрягся. О Пьетро Доминико в самом деле не говорил. И это не переставало Стефа напрягать.
— Нет, — сухо сказал он.
— Ну, вот и хорошо, — Кассандра, казалось, выдохнула с облегчением. — Знаешь… — сказала она, отворачиваясь к окну, — Пьетро был та ещё вонючка. Не то чтобы это оправдывало такую паршивую смерть.
Стефано молчал. Он не был уверен, говорит ли Кассандра всерьёз. Сам он уже успел кое-что выяснить об этом человеке, которого Доминико ставил так высоко. Приводов в полицию у Пьетро Таскони было не счесть — начиная от банальных кутежей и заканчивая кое-чем посерьёзней. Его обвиняли в убийстве, совершённом с особой жестокостью и, похоже, из прихоти — но доказательств, конечно же, никто не нашёл.
— Я знаю, что ты думаешь, — сказала Кассандра, покосившись на него, — он был моим братом. Так что мне трудно поверить всему, что о нём говорят. Но он был заразой — это факт. И если бы он не был сыном Доминико, я бы не стала по нему скучать.
Больше она не сказала ничего.
Доминико сидел в одной из своих комнат — всего их было три: библиотека, спальня и кабинет. В руках его был бокал с бренди, и он смотрел на потрескивавший в электрокамине огонь.
Настоящие камины были на станции запрещены — они потребляли кислород. И это был один из немногих законов, которые Доминико предпочитал не нарушать.
«Принцип разумности», — так он говорил.
Когда дверь открылась, корсиканец не обернулся, и Стефано невольно подумал, что будь он убийцей — у него всё получилось бы слишком легко. От этого по позвоночнику пробежала неприятная дрожь.
Он подошёл, остановился у Доминико за спиной и, опустив руки ему на плечи, поцеловал в висок.
— Ты по мне соскучился? — спросил он и прочертил носом линию к уху Доминико, вдыхая аромат его одеколона — дубовой коры и бренди.
Доминико накрыл его ладонь своей рукой и закрыл глаза.
— Знаешь, какое сегодня число? — спросил он.
Стефано качнул головой.
— Двадцатое февраля.
Стефано эта цифра не говорила ничего, а Доминико, похоже, не
Стефано огляделся по сторонам и увидел фото, стоявшее на каминной полке — мальчишка, одетый в форму пилота с серебряным кантом выпускника лётной школы был неуловимо похож на того, чьё фото Стефано видел уже один раз.
— Побудь со мной, — попросил Доминико.
— Я всегда с тобой, — Стефано запечатлел на его виске ещё один поцелуй, но затем добавил, — только не здесь, Доминико. Сходим куда-нибудь?
Доминико устало посмотрел на него.
— Что ты хочешь от меня?
— Чтобы ты тоже был со мной. Вот и всё.
12
В Мидлтауне кинозалы были открыты с тринадцати до двадцати трёх часов, и Стефано рассчитывал провести время в одном из них. Доминико молча следовал за ним — ему, похоже, было всё равно.
Фильмы в прокате менялись часто — два или три раза в неделю. Каждый второй житель Манахаты ходил в кино, и киномагнаты были заинтересованы в том, чтобы поддерживать интерес. Не посещали кино разве что те, кто хотел сэкономить — или те, кто вынужден был сидеть с маленькими детьми.
Владельцы кафетериев, профсоюзные организации и спортивные клубы не переставали выражать недовольство, но ничего не смогли изменить: с тех пор как кинотеатры появились на станции, они настолько завоевали интерес её обитателей, что ради просмотра фильмов те готовы были отказаться от многих других занятий.
Как только посещаемость кинозалов падала, реклама торопилась простимулировать зрителей настойчивыми и неплохо продуманными аргументами: «Идите в кино — вас ждёт небывалое зрелище. Вы достойны этого удовольствия».
Стефано встречал такие лозунги на каждом шагу, но сам испробовать модное местное развлечение не успел.
Добравшись до кинотеатра, он усомнился однако, что пришёл сюда не зря: зрителям на выбор предлагалось два фильма.
Один из них назывался «Пансион», и аннотация на рекламном буклете гласила: блестящие мужчины, потрясающие красотки, море шампанского! Ночные балы, флирты на рассвете, всё это заканчивается чудесным и наводящим ужас финалом, останавливающим дыхание».
Второй фильм назывался «Мужчины и флирты». «Флиртуете ли вы? — обращался к нему неизвестный кинокритик: — А что насчёт вашей жены?»
Стефано покосился на Доминико и не заметил ни грамма радости на его лице.
— Плохая была идея, да? — спросил Стефано, откладывая буклет. — Хочешь вернуться домой?
— Он тоже любил кино.
Стефано вздохнул. Поймал его за локоть и потянул прочь.
— Можно сходить в порт, — сказал он, когда оба выбрались на мостовую, и платформы снова засвистели мимо них. — Говорят, Матерь изгнанников на закате смотрится особенно хорошо.
Доминико покачал головой.
— Его там нашли, — сказал он.