Что сказал Бенедикто. Часть 2

Соловьева Татьяна

Когда хозяин принес все указанное, и принес чистое постельное бельё, странный генерал уже лежал на кровати в шинели, сапогах и дымил в потолок, стряхивая пепел в пустой подсвечник.

– Поставь. Коньяк унеси, такой не пью, извини, без претензий. Я не запираюсь, но это не значит, что сюда можно входить.

– Да, господин генерал. Если вас будут спрашивать?

– Меня не будут спрашивать.

– Позвольте, я застелю вам постель.

– Не нужно.

– Но Вы хотели отдохнуть?

– Уже отдыхаю. Принеси темное покрывало и завесь окно, у меня глаза болят от света.

Хозяин принес темную штору, закрепил ее, красиво расправил, вытряхнул из

подсвечника пепел, поставил хорошие, новые свечи.

– Иди, за две недели я заплатил – и две недели ты меня не тревожишь. Потом можешь попробовать постучать, не отвечу – подождешь еще немного.

– Для меня большая честь, давно не останавливались такие высокие гости.

– Ты едва не выгнал меня, болван, плести он мне тут будет про свое почтение.

Сказал обидное, но не обидно, даже стало смешно – в самом деле, болван, едва не выгнал.

И две недели он не то что ничего не заказывал – вообще не выходил. Дня через три хозяин посмотрел в дверную щель, жив ли? Жив. Ворочается, но не выходит. Через две недели хозяин постучал и зашел.

– Две недели, господин генерал, вы просили вам сообщить.

Так и лежит лицом к стене, через плечо указал на тумбочку – там следующая порция ассигнаций.

– Забирай, и все, как раньше договаривались.

Двухнедельный кофе, хлеб и сыр, и даже вода в графине почти не тронута. Засохшую еду хозяин хотел заменить свежей, воду сразу сменил. Пепельница пуста.

– Не надоедай, ничего не нужно.

И опять – день, второй, третий. Случилось у него что? По лицу не поймешь, глаза спокойные, говорит без нервов. Только непонятно, как он жив? Не сказать, что сильно осунулся.

Через три дня оказалось, что он гуляет на улице. На кровати лежал в шинели, а гуляет в мундире, потом и мундир сбросил в снег и снегом растирается, мускулы так и играют, быку шею свернет.

– Скажи, чтоб машину мою обмели.

– Уезжаете?

– Пока нет, не нравится, что ее так засыпало.

– Сейчас сделают.

– Идем, посмотрим, чем тут у тебя кормят, что-то я проголодался.

– На заказ лично сам приготовлю, скажите, что вам угодно.

– Можешь из себя не вылезать, я тобой доволен. Надо для начала попить, в горле как суховей прошел.

– Прошу вас, господин генерал. В зале люди, может, вас отдельно обслужить?

– Люди – это хорошо, давно их не видел.

– Там есть выпившие, не потревожили бы вас.

– Не потревожат. Где у тебя чистая вода?

– Сейчас принесу.

Перед Аландом возник высокий фужер с прозрачно чистой водой. Аланд долго подносил его к губам, но не выпил и половины. Смотрел на сидящих в зале, слушал чужую болтовню, попросил немного пропаренных овощей, и уже с полчаса пил свою воду. «Поел», называется, и ушел к себе.

Часа не прошло, вошли двое офицеров, сразу к стойке.

– Генерал Аланд?..

Говорить, конечно, не приказано, но и запрета не было. Он говорил, что не будут спрашивать, это точно не погоня. Оба, сразу видно, сыновья этого чудака. Молодой красавец и постарше – лоб с залысиной. Хозяин сказал шепотом, что «он здесь», но «просил не беспокоить, сегодня первый раз вышел, ушел к себе час назад». Старший младшему глазами указал на столик, а хозяину сказал также уверенно, как его генерал:

– Проводите меня к нему.

Хозяин молча развел руками – дело подневольное, что приказано, то и выполняй.

– Всё, спасибо, идите, – у дверей распорядился старший.

На каком языке они ругались, сказать трудно, вроде бы оба совершенно чисто говорили с хозяином по-эстонски, просто

коренные жители, а тут – и не немецкий это, о немецком хозяин трактира представление имел. Кто б мог подумать, что этот генерал может выдавать голосом такие раскаты грома. И лысый-то не отстает, потрескивает молодым громовым треском: при таком молнии самые яростные и близкие, это уже не предвестники, это сама гроза в эпицентре, но генерал молодого так и впечатывает голосом, а тот знай распаляется. Щенок молодой, куда тебе против твоего генерала?

Молодой красавец невозмутимо сидит наворачивает, пьет кофе, даже покурить вышел на улицу и снова сел, погрузился в чтение польских газет, которых с собой привез целый ворох. Но те и не по-польски бранились. Только б не убили друг друга, к генералу-то хозяин трактира почти прирос-привязался, уедет – на душе пусто будет.

Красавец посмотрел на часы, подошел к стойке, стесняется, но спрашивает по-немецки, этот эстонского языка не знает, шляхтич какой-то. Значит, сынки у генерала – разнопородные. Хозяин трактира тоже не лаптем щи хлебает, на уровне кому-чего-приспичило – понимает и по-немецки, и по-польски, и по-русски, и, наверное, любого, подумал бы, понял. А у этого на его красивой мордашке все и так предельно честно написано, мог бы и рта не открывать, ясно, что хочет присоединиться к ругающимся. Разнимать пора, почему бы и нет. Остановился, попросил на поднос три чашки хорошего кофе, одну с сахаром (это точно ему) и две без – это старшим его громовержцам. Просит проводить, у дверей берет поднос сам, ему нужен повод, чтобы зайти. И иди себе с Богом, кто-то же должен их успокоить.

Вошел – голоса резко смолкли, хозяин постоял в коридоре – опыт большой, знает, что тихо-то тихо, а потом дверь открывается, и кто-то вылетает в коридор, и иногда в довольно помятом виде. Тут главное прийти человеку на помощь, умыть, утешить, приложить холодное, если на глазах дует шишку, или полотенце подать, если из носу хлещет. По обстоятельствам. Но вроде бы тихо. Голоса стали совсем глухими, наверное, интеллигентные люди – интеллигентно и успокоились. Собрался уже идти в зал, и тут дверь не то что открывается, а довольно звучно влетает в стену – и появляется генерал. Лысого волочет за шею, тот только успевает ногами перебирать, прямиком через запасную дверь – на улицу (хозяин следом), и прямо лысиной дорогого сына в сугроб не воткнул, а зашвырнул. Тот как комета – только вместо хвоста две ноги каблуками сверкнули. Молодой не сошел с крыльца, а скакнул вбок акробатом, когда генерал пошел на крыльцо обратно. Молодой к старшему подбегает, помогает тому отряхнуться, а тот стоит, как памятник себе самому, смотрит отцу вслед и тяжело дышит.

Отряхивали его, отряхивали, а он сел в сугроб и сидит, как мыслитель Родена. Молодой его уговаривает, а тот как не слышит.

Во всяком случае, все целы, помощь не требуется, нужно сделать вид, что его (хозяина) тут и не было. Незнающим иногда платят лучше, чем знающим, особенно при любовных семейных разбирательствах.

Генерал вышел на крыльцо, успокоился, точно ему полегчало, смотрит на своих офицеров насмешливо, но не сказать, что без удовольствия. Спускается медленно с крыльца, в его движениях уже нет воинственности и угрозы. И пойми после этого людей, обнимает не молодого, который ему в рот смотрит, а своего старшенького, обнимает надежно, крепко, по спине чуть похлопал и так, в обнимку, ведет к крыльцу. И тот, наконец, перестал огрызаться, шепчет что-то, видно, что оправдывается, значит, в сугробе головой и ему стало легче, остыл и образумился.