Что такое Израиль
Шрифт:
Этническая чистка 1948 года прокатилась по всей стране. Палестинские крестьяне бежали от еврейских армий в безопасные районы, ожидая конца боев. Тех, кто не хотел уходить, изгоняли в массовом порядке наступавшие войска, а зачастую просто пристреливали на месте.
Семьсот пятьдесят тысяч человек оказались в лагерях беженцев в Газе, в горах, в Заиорданье, в Ливане и Сирии. Увидеть лагеря несложно. Когда вы подъезжаете к Иерихону с юга, вашему взгляду открываются ряды мазанок – это остатки лагеря беженцев. Они тянутся вверх до горного ущелья, откуда вытекает поток Кельт, продолжаются и к северу от Иерихона, где следуют густой чередой вдоль дороги на Джифтлик. Если это не ад, то, по крайней мере, его хорошая имитация. Представьте себе, что это вас вышвырнули
Впрочем, не знаю, поймет ли меня читатель-еврей. В нашей семье за последние несколько поколений многим пришлось оказаться беженцами. Я заметил, что евреи вообще не в силах уразуметь, что тут такого удивительного и необычного. Непонимание это основано на личном опыте и национальном характере. Трудно найти еврея, который не испытал бы переезда либо потери имущества лично или, по крайней мере, не слыхал бы об этом от отца или деда. Поэтому евреи довольно спокойно относятся к изгнанию 1948 года, ставя себя на место беженцев и думая: «Что бы я сделал на их месте? Отобрали землю и дом? Прогнали? Займемся чем-нибудь другим, пошлем детей в университет, откроем магазин, сменим специальность…»
Существование людей, прикипевших к земле, непонятно еврею. Наша еврейская любовь к стране Израиля довольно абстрактна, наш патриотизм достаточно новый и общий. Практически любой израильтянин менял место жительства или может изменить его без особого труда. Наши кибуцы, мошавы, города вполне взаимозаменяемы. Короче, уже тысячи лет евреи живут с мыслью о возможном передвижении, это у нас в крови.
Палестинцы в этом смысле антиподы израильтян. До недавнего времени палестинцы не знали национализма, этого дитяти современности. Как человек коммунистического будущего, феллах из Лифты или Ясифа считал себя в первую очередь патриотом своей семьи, а во вторую и последнюю – патриотом Лифты или Ясифа, своего села. Переезд из Лифты в Ясиф был бы почти невозможным для нашего феллаха. Идея войны за Нагорье, а не только за свое село, ему не ясна. Крестьяне Нагорья живут в своих селах испокон веков в подлинном смысле этого слова. Многие из их семей, возможно, осели в родных местах пять тысяч лет назад и с тех пор обретались у одного и того же родника. Поэтому травма их изгнания уникальна и непонятна для горожан. Поэтому и по прошествии многих лет палестинцы ощущают себя беженцами.
На краю Вифлеема, вдоль Хевронской дороги, к югу от города, высится красивый холм, на макушке его выросла роща. Это Эр-Рас, место малой святыни. На обдуваемой ветрами вершине сохранились остатки водосборника. Сюда приходят играть дети из лагеря беженцев Дехейше, который находится к югу от холма, на равнине. Я спросил их, откуда они родом. Они назвали деревни, руины которых я посещал: Лифта, Дейр-аш-Шейх, Бейт-Итаб. Они всё помнят, они иногда ездят туда с родителями посмотреть на разваливающиеся дома и на неокопанные оливковые деревья. Оттуда они возвращаются в свой лагерь. В годы прямого израильского правления его окружили металлической сеткой с колючей проволокой поверху, как вольер для диких зверей. Узкие кривые улицы проползают между нищими домами. Беженцы ютятся по десять человек в комнате, по воду ходят к водокачке на углу.
На дороге из Натании в Себастию, сразу за «зеленой чертой», находится лагерь Нур-Шамс, в Наблусе – непокорный Тель-Балата, между Иерусалимом и Вифлеемом – Аида, за Рамаллой – Джалазун. Хотя положение беженцев в лагерях Нагорья ужасно, еще хуже обстоит дело в Газе, куда были согнаны, как в резервацию, сотни тысяч крестьян и горожан из Яффы, Рамле, Лидды, из сотен деревень, ставших стройплощадками для кибуцев и мошавов, с их самодовольными сторонниками мира за чужой счет. Проезжая мимо пустоши с колючками кактуса сабры, путник иногда задумывается: как много свободного, пустого
Газа – израильский ГУЛАГ. Бен-Гурион и его Мапай (Рабочая партия Эрец-Исраэль), сверстники Джугашвили, создали его, по нехватке места, за границей, к востоку от «зеленой черты». Если у Сталина десять процентов населения оказались в лагерях, то у Бен-Гуриона на щепки при рубке леса пошли все шестьдесят.
В 1948 году в Газе жило 20 тысяч человек. За год население удесятерилось. Сектор Газы стал одним из фокусов человеческого несчастья. После 1967 года, когда беженцы снова оказались под тем же правлением, что и бывшие их земли, в Газе вспыхнуло движение Сопротивления. Израильтяне, наивно полагавшие, что изгнание 1948 года – древняя история, приезжали туда за покупками и находили смерть – без вины виноватые. Лагеря беженцев в Газе были так же автономны, как в Ливане. Затем израильские власти приняли ряд крутых мер: снесли часть домов, проложили дороги для патрулей, разрешили беженцам строиться в пределах сектора Газы. Наконец генерал Шарон замирил Газу, сопротивление было сломлено, беженцы похоронили надежды на возврат в родные села или отложили их в долгий ящик. Надо было жить дальше. И они стали жить. До начала интифады Газа поставляла ежедневно тысячи рабочих рук в Тель-Авив, Яффу, Реховот, в еврейские села – куда угодно, где нужны люди, готовые исполнять тяжелую работу за треть платы, причитающейся еврейскому рабочему.
«Эксплуатация рабочего в капиталистическом обществе ужасна. Ужаснее ее только одно – когда тебя не хотят эксплуатировать», – говорит старая шутка. (Это и случилось в 1992 году, когда правительство Рабина приняло стратегическое решение исключить палестинцев из народного хозяйства, держать их за колючей проволокой резерваций, пока совсем не присмиреют, а вместо них импортировать тысячи китайцев, таиландцев, румын, украинцев и русских. Та легкость, с которой многим этническим русским удается эмигрировать в Израиль, не должна их обманывать. Израильтяне решили смотреть сквозь пальцы на их происхождение, чтобы с их помощью вытеснить палестинцев.)
Как пошли на такое израильтяне? Подобно всем ярым националистам, они возмущены самой идеей приравнивания своего к чужому. Хороший человек хорошо относится к животным, но есть граница хорошему отношению. Как бы крестьянин ни любил барашка или поросенка, он его спокойно зарежет к праздничному столу. Нас не мучат угрызения совести, если мы сталкиваем кошку с насиженного места на диване. Так и израильтяне спокойно относятся к изгнанию палестинцев в 1948 году. Раз уж земли палестинцев нам понадобились, значит, палестинцы должны были оставить их, освободить жизненное пространство.
Есть еще одна причина, почему израильтяне не понимают трагедии беженцев. Отличительная черта израильского национального характера – вера в собственную правоту. Старое самоназвание Израиля – адат цадиким (община праведников) – воспринимается многими израильтянами всерьез. Прав, видимо, Фрейд: лишенные мифа отцеубийства и богоубийства, евреи лишены и чувства вины. Это свойство раскрывает характерный анекдот. Что сделает англичанин, наступив кому-нибудь на ногу? Извинится. А русский? Пройдет мимо, прикинувшись, что ничего не заметил. Израильтянин же закричит: «Что ты ноги подставляешь?»
В блистательном романе Аниты Лус «Джентльмены предпочитают блондинок» описывается встреча Блондинки и д-ра Фрейда:
Он был заинтригован девушкой, делавшей все, что ей хочется. Он спросил меня, неужто я никогда не хотела чего-нибудь, чего все-таки не сделала, например застрелить кого-нибудь. Я сказала, что застрелила, только пуля прошла сквозь легкое м-ра Дженкинса и вышла наружу. Д-р Фрейд уставился на меня и признался, что думал, будто такого не бывает. Оказывается, я редкий случай. Д-р Фрейд сказал, что мне нужно обзавестись несколькими сдерживающими факторами, чувством вины и выспаться.