Что вдруг
Шрифт:
Здесь, может быть, отсылка к стихотворению Михаила Зенкевича в сборнике «Дикая порфира»:
Корнями двух клыков и челюстей громадныхОттиснув жидкий мозг в глубь плоской головы,О махайродусы, владели сушей выВ третичные века гигантских травоядных.Б.Садовской, заведовавший литературным отделом журнала «Современник» в марте 1912 г., вероятно, стоял за отклонением восторженного, надо полагать, отзыва на «Дикую порфиру» для этого журнала, написанного В. Нарбутом, и сам написал весьма скептическую рецензию.
БС. С. 207. О стихотворении Ахматовой «Да, я любила их, те сборища ночные…», навеянном памятью
Выдержки из «Изгнания из рая» по памяти привел Георгий Иванов, назвав авторами Н. Гумилева и П. Потемкина. Финал, видимо, он запомнил так, как это выглядело в спектакле:
Станция желтым билетам,Нету местов, нету местов(подталкивая их в шею)Нету местов!(Сатирикон (Париж). 1931. № 12. С. 8).
Финал всю жизнь помнила наизусть и Ахматова (Записные книжки Анны Ахматовой. С. 557). П.Н. Лукницкий, беседовавший в 1920-х с посетителями «Бродячей собаки», зафиксировал, что в сочинении пьески участвовали еще О.Мандельштам, Вас. Гиппиус. С. Городецкий, М. Зенкевич.
Бахтин В., Лурье А. Писатели Ленинграда: Биобиблиографический справочник. 1934–1981. Л., 1982. С. 251; ср. отзыв Б.М. Эйхенбаума в его дневнике 1946 г. о повести «Русь единая» (о Новгороде и Москве XV в.): «Очень скучная вещь», «…смущает историческая фальшь и упрощение» (Петербургский журнал. 1993. № 1–2. С. 183–184).
Ср. воспоминания Б.Пронина (БС. С. 243).
Штейнберг А. Друзья моих ранних лет (1911–1928). Париж, 1991. С. 76–77.
Ср. запись Мейерхольда о предполагавшемся у него (и не состоявшемся) собрании 11 декабря 1911 г.: «Ракитин, К.Петер, Чиж [В.А. Подгорный], Пронин» (РГАЛИ. Ф. 998. Оп. 1. Ед. хр. 781. Л. 101 об.).
Ракитин Ю. Письмо в редакцию // Обозрение театров. 1911. 2 ноября. См.: Галанина Ю. Юрий Ракитин в России (1905–1917) // Лица: Биографический альманах. СПб., 2004. [Вып.] 10. С. 92–94.
Автопортрет В.Ф. Крушинского (тушь) сохранился в бумагах В.Э.Мейерхольда (РГАЛИ. Ф. 998. Оп. 1. Ед. хр. 1804). О непостоянном, часто неприязненном отношении Мейерхольда к «Собаке» см.: БС. С. 169–170. Тем не менее он стоял у самых истоков затеи, еще за три года до создания подвала. После ликвидации кабаре «Лукоморье» Мейерхольд писал В.А. Подгорному 12 декабря 1908 г.: «…группа, прежде именовавшаяся «Лукоморье», пришлет в «Слово» письмо в редакцию о том, что продолжать свою деятельность в стенах Театрального клуба она не считает возможным. Группа будет, однако, продолжать свои спектакли в своем собственном помещении, каковое уже найдено. <…> Группа образует «Общество Интимного театра»» (ГЦТМ им. Бахрушина. Ф. 212. № 141). 21 января 1909 г. В.А. Подгорный сообщал А.П. Зонову: «Пронин затеял «интимный театр». «Общество интимного театра» уже утверждено властями. По идее очень занимательно, но ничего пока не клеится, происходят расколы. Не успел приехать в Москву, как получил от Пронина приглашение «быть директором интимного театра», чтобы «поднять дух и водворить порядок». Я согласился быть директором в течение 3-х первых недель поста. Мечтали о тебе как о режиссере. Ты бы написал Пронину: он вышлет тебе Устав» (РНБ. Ф. 371. № 122).
Ср.: «Кто знает, может быть и Сара Бернар, если была бы жива, заглянула бы сюда, без гроба или с гробом, с которым разъезжала на гастроли – ходил такой слух, – и соблазнилась бы сама продекламировать отрывок из “Орленка” [Э. Ростана], или, усевшись на диване, прислушалась бы к чтению элегии еще не признанного поэта… или к голосам Андрея Белого, Кузмина, Гумилева, Анны Ахматовой; она бы знала, о чем они говорят, – слава Богу, тайный священный язык между людьми искусства существует» (Бутковская А. «Бродячая собака» // Возрождение. 1962. № 130. С.27).
Ср.: «Среди посетителей “Бродячей собаки” бывали
Ср.: «Там царили художники Сапунов и Судейкин, поэты – Александр Блок, Гумилев, П.Потемкин и Анна Ахматова. Там был весь цвет молодых музыкантов, писателей, поэтов и актеров, примыкавших к левой школе в искусстве. Там встречались и талантливые петербургские архитекторы, журналисты и адвокаты. <…> … Нередко Борис Георгиевич <Романов> приходил к заднему столику, который стоял в тени, за аркой. Там заседала “Собачья аристократия”. Собачьи мудрецы: бывший директор императорских театров кн. С.М.Волконский, историки искусства барон Н.Н. Врангель и граф Вале[нтин] Зубов. К ним подсаживались режиссеры: всегда блестящий Н.Н. Евреинов и острый К.М. Миклашевский. Этот столик привлекал и Собачьих умников – В.Ходасевича, Георгия Иванова и других молодых работников пера. Когда нам удавалось ускользнуть из сферы деятельности Бориса Пронина, который был душой Собаки, энтузиастом и организатором экспромтных выступлений, мы тоже, т. е. Бобиш и я, садились к ним, слушали и учились» (Мещерский Б.А. Памяти Бориса Георгиевича Романова // Новое русское слово. (Нью-Йорк). 1957. 15 февраля); Борис Алексеевич Мещерский (1889–1957) – художник; ср. о нем в гимне «Бродячей собаки» М.Кузмина – «И художники не зверски пишут стены и камин, / тут и Белкин, и Мещерский, и кубический Кульбин», он упоминается в письме Гумилева к Ахматовой из Парижа 1917 г.: «Здесь сейчас <…> Мещерский (помнишь, бывал у Судейкиных)» (Гумилев Н. Сочинения в трех томах. Т. 3. М., 1991. С. 246). См. о нем также воспоминания Людмилы Миклашевской: «К.М. [Миклашевский] разыскал в Париже нескольких своих лицейских товарищей. Один из них, князь Мещерский, иногда заходил к нам в отель. Было в нем нечто плутоватое, он нигде не работал, считал себя художником, так как в прошлом в своем имении много писал маслом, но в Париже он ни разу не выставлялся. Бродил по кафе и кипел ненавистью к Советской России» (Миклашевская-Айзенгард Л., Катерли Н. Чему свидетели мы были. Женские судьбы. XX век / Вступ. ст. Я. А. Гордина. СПб, 2007. С. 193); мемуаристка неточна: Б.А. Мещерский выставлялся в парижских салонах, а в 1929 г. у него была персональная выставка, и предисловие к его каталогу написал Морис Дени; о хореографе Б.Г.Романове (1891–1957) в «Собаке» см.: БС. С. 183, 200, 202–203, 211. Ср. также: «Крошечная, из теса наскоро сколоченная эстрада твоя посвящена была музам. На ней читали свои еще не напечатанные стихи Блок, Гумилев, Мандельштам. На ней Карсавина танцевала» (Шайкевич А. Петербургская богема. Из книги «Мост вздохов через Неву» // Орион. Париж. 1947. № 1. С. 136). «Блок приходил в подвал очень редко» (Шкловский В. Поиски оптимизма. М., 1931. С.81).
Но ср. свидетельство В. Пяста: «Вот Блока – никак, никогда и ни за что хунд-директор залучить в «Собаку» не мог! И это несмотря на то, что лично к нему Блок относился очень дружелюбно и, помню, он, с безграничной чуткостью в годы своей юности и молодости разделявший людей так, что иных вовсе исключал из всякого общения с собою, твердо и решительно заявлял про хунд-директора, что он – «не неприличный человек». Блок все-таки оставался «дневным человеком»» (Пяст Вл. Встречи. С. 182). Да и сам Пронин в устных воспоминаниях в 1939 г. говорил, что не мог Блока «захороводить, он был страшно мрачен в этот период, хотя мы с ним были близки, и он меня помнил по театру Веры Федоровны [Коммиссаржевской] – в «Собаке» он бы чувствовал себя плохо, сидел у себя в квартире, был замкнут и меланхоличен» (БС. С. 168).
Ср. воспоминания одного из конспираторов: «В феврале [1918] я встретился в кабаре “Бродячая собака”, что на Марсовом поле, с Филоненко.<…> Луначарский покровительствовал, и никто не придирался к хозяевам кабаре. Филоненко познакомил меня с Леонидом Акимовичем Каннегисером» (Нелидов Н. Убийство Урицкого // Русская мысль. (Париж). 1960. 18 августа).
Козаков М. Пролетарский якобинец // Солдаты невидимых сражений. Рассказы о подвигах чекистов. М., 1968. С. 14–15.