Чжунгоцзе, плетение узлов

Никитина Татьяна

А можно удалиться в глухомань —

Казаться будет все тебе не так,

Как будто взор запорошила пыль.

Но лишь взгляни на мальву у плетня —

Мир, точно силуэт горы Наньшань

На горизонте в чистом свете дня

Себя рисует кистью не спеша.

Есть в этих линиях предвечный смысл,

Который ты в тревогах позабыл.

— Мне очень нравится, — проговорила Сюэлянь. — «Как будто взор запорошила пыль» — это так про многих можно сказать. Очень печально. И как мир сам себя рисует…

—

А ты, Сюэлянь, будешь читать? — мягко спросил Юньфэн, смущенный ее похвалой.

— О, я прочту, но только не смейтесь надо мной, хорошо?

— Никто не посмеет шутит над тобой, племянница, — заявил Пань Цзинь. — А не то заставлю его играть со мной в пальцы на штрафные чарки, — он с усмешкой обвел взглядом недоуменные лица собеседников. — Что, страшно, юноши? Так-то.

— Читай, Сюэлянь, читай, — заторопили ее Ся Юньни и Сун Шуньфэн.

— Ох, хорошо…

Ни в суетной толпе среди людей,

Ни там, где тишина и глухомань,

Мне никогда не быть счастливой так,

Как там, где след запечатлела пыль

Того, кто срезал розу у плетня,

Мне подарив, ушел к горам Наньшань.

За ним несется отголосок дня,

И мысли торопливые спешат.

Лишь рядом с ним я вижу жизни смысл,

Я верю: обо мне он не забыл.

— Но это прелестно! — воскликнул Ся Юньни. — Только Сюэянь сумела сделать из этой философской вещи нежные любовные стихи. Мы все должны выпить по штрафной чарке, я считаю, — и, глянув на испуганного Нежату, прыснул: — Ладно, господин Не может не пить.

***

На Праздник фонарей Ао Юньфэн, Нежата, Сун Шуньфэн и Ся Юньни бродили по нарядным улицам, любуясь яркими фонарями и лавочками с пестрыми товарами. Но, толкаясь в толпе, они растерялись, Нежата отстал и оказался один. Он постоял немного перед прилавком с причудливыми фонарями и решил пойти домой, чтобы не заблудиться еще сильнее. Не успел он и шагу ступить, как его окликнул господин средних лет, одетый роскошно, окруженный целым отрядом слуг… Конечно, это был молодой господин Пань. И раз уж он решил заполучить этого «бессмертного», своего не упустит. Недаром он так долго присматривался, и вот, наконец, подвернулся подходящий случай.

Словом, Нежату похитили. А сюцай Ао с ума сходил, потеряв свое сокровище. Праздник был безнадежно испорчен. Ао Юньфэн, его слуга Саньюэ, служанка Сюлэянь Пинъэр, оба приятеля Юньфэна — все бегали по городу в поисках пропавшего «небожителя». Безрезультатно.

Какой тут праздничный ужин?

Сюэлянь осторожно вошла к мужу, согрела воды, приготовила чай, подала ему чашку. Он выпил одним глотком и снова уставился в пустоту.

— Утром я поеду к отцу, попрошу воспользоваться его знакомствами… Не переживай, он найдется, — она погладила мужа по плечу. Он вздохнул, закрыв лицо ладонями. — Пожалуйста, не убивайся так.

Сюэлянь прижалась к его руке. Она лишь на

мгновение представила, что было бы с ней, если бы так исчез Юньфэн, и уткнулась носом в его рукав. Он рассеянно погладил ее по голове. И в эту тревожную ночь они согревали и поддерживали друг друга, как и подобает мужу и жене.

Утром Ао Юньфэн и Саньюэ ни свет, ни заря снова отправились на поиски. Саньюэ повезло, и около ямэня он встретил Нежату, которого вели двое стражников.

— Не-сяншэн, что случилось? Что ты натворил? Почему тебя ведут в ямэнь? — в ужасе воскликнул Саньюэ.

Не успел Нежата открыть рот, как один из стражников ответил:

— Это все из-за колдовства. Он навел порчу на молодого господина Паня.

— Как?!

— На самом деле я ничего не делал, — поспешил заверить слугу Нежата. — Просто господин Пань выпил вина и… слишком разгорячился… а потом… гм… он разгорячился еще сильнее, и ему стало нехорошо. Я позвал на помощь, а больше ничего не делал, наоборот, очень его просил перестать.

— Но как ты оказался с господином Панем?

— Он утащил меня силой, — вздохнул Нежата. — Пожалуйста, Саньюэ, передай господину Ао, что у меня все хорошо. Пусть он не волнуется. Беги скорее, мне кажется, он переживает. Он такой трепетный господин…

— Боюсь, вряд ли его утешит известие о том, что тебя отвели в ямэнь, — пробормотал Саньюэ вслед удаляющемуся Нежате.

Саньюэ столкнулся со своим господином у ворот дома. Когда он все рассказал, Юньфэн чуть в обморок не упал.

— Юньфэн-лан, я сейчас же поеду к отцу и порошу его поговорить с семьей Пань. Если не выйдет договориться с ними, можно обратиться к следователям и судьям. Мы что-нибудь придумаем. Уж во всяком случае глупое обвинение в колдовстве будет снято с братца Не, — утешала его Сюэлянь.

Ао Юньфэну оставалось только ждать и сокрушаться, цедя мутное вино сомнений и сожалений.

В конце концов, действительно, господин Сяхоу лично навестил своего тестя и переговорил с ним.

— Ну помилуйте, драгоценный, уважаемый юэфу[5]! Какое колдовство в наше просвещенное время?! А кстати, я прислал вам четки из редчайшего красного нефрита и рулон узорчатого шелка цзинь[6] для вашей супруги. Это небольшой подарок на Новый год, в дополнение к уже полученным вами в начале месяца…

Словом, господин Сяхоу был так любезен, что приложил все усилия для улаживания дела с семьей Пань. Однако Пань Цзинь, действительно, чувствовал себя плохо, и лекарь не обещал быстрого улучшения, потому, хотя обвинение в колдовстве и было снято, иноземца продолжали считать виновным в причинении вреда. Это было смешно: всем было очевидно, что миниатюрный господин Не никоим образом не смог бы навредить господину Паню, большому, как гора. И все же семья Пань была очень влиятельной, и никто не смел прямо пойти против них.