Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II
Шрифт:
Он хотел проводить ее – так, что все могли увидеть их вместе; а их уже могли увидеть, потому что на улицах Уасета появились люди, и маленькие, и знатные. Ка-Нейт когда-то мечтала выйти вместе со своим возлюбленным в город… но сейчас!
Когда он был так близко, такой красивый и могущественный, горящий огнем от любого ее взгляда и прикосновения. Он пугал ее.
– Позволь мне пойти одной… Неб-Амон!
Великий ясновидец свел темные брови, под которыми горели черные глаза.
– Ты боишься или стыдишься выходить со мной? Когда мы пойдем,
Он взял ее руку и прижал к своей горячей груди, в которой гулко билось сердце, дававшее жизнь этому сильному телу. Он мог сломать ей руку; Ка-Нейт испуганно дернулась. Великая Хатхор, какие силы она пробудила!
– Ты даешь мне жизнь, - прошептал пророк Амона.
– Прошу тебя, отпусти меня, - шепотом попросила Ка-Нейт. Она чуть не плакала от страха перед этим могущественным господином.
Она тоже была знатной госпожой, но сейчас Ка-Нейт чувствовала себя ничтожной.
– Я отпущу тебя сейчас… только сейчас, - сказал великий ясновидец. Крепко обнял ее и поцеловал, наслаждаясь трепетом ее тела и сладостью ее губ.
– Приходи завтра, - потребовал он, когда Ка-Нейт высвободилась и отняла у него свою руку.
Ка-Нейт покачала головой.
– Я не могу, господин, мой отец не отпустит меня! Он обещал меня Хорнахту, сыну господина Са-Монту!
Великий ясновидец сжал губы.
– Сыну Са-Монту, начальника строительных работ его величества? Хорнахту, служащему в полку фараона? – неожиданно спокойно спросил жрец.
Ка-Нейт пришла в ужас. Она сжала руки перед грудью.
– Да, великий ясновидец, Хорнахту… но не делай ему зла! Прошу тебя!
– Служитель благого бога не делает зла, - ровно ответил Неб-Амон. Он взглянул на девушку так, точно скрыл от нее свою душу. – Я не делаю противного Маат. Ступай домой. И знай, что ты будешь моей.
Ка-Нейт не нашла в себе сил проститься; она отвернулась и пошла прочь, чувствуя, как его жадный взгляд скользит по ее спине и ногам. Она была сейчас будто камышинка, подхваченная бурными водами… будто зернышко, попавшее в жернова. Она не чувствовала до сих пор величия господ Та Кемет, только любящую власть отца.
“Я боюсь за отца”, - вдруг подумала она.
Когда Ка-Нейт приблизилась к дому, взволнованная, пылающая и испуганная, у ворот она встретилась с матерью.
– Куда ты ходила, Ка-Нейт? – спросила госпожа дома.
Она сложила украшенные перстнями руки перед грудью, сердитая и встревоженная.
– Ты ушла без моего ведома!
Девушке стало жалко ее.
– Я ходила на прогулку, матушка, - сказала она. – Мне стало тесно в доме, и я пожелала освежиться…
– Тебе слишком часто становится тесно в доме твоего отца, - сказала мать. – Я могу запереть тебя, неразумное дитя, чтобы ты не навлекла беды на себя и нас.
“Я уже навлекла ее”.
– Прошу тебя, не поступай так со мной, - сказала Ка-Нейт.
– Иди в дом и поешь; потом к тебе придет музыкантша, -
“О великий Амон”, - подумала Ка-Нейт, едва дыша от ужаса.
– Отец уже обещал ему… меня? – спросила она.
Она сказала так своему могущественному возлюбленному, но надеялась, что этого не было!
– Нет, дочь моя, - ответила госпожа дома. – Твой отец очень добр к тебе, он не хочет принуждать тебя. Ты должна поблагодарить его.
– Да, матушка, - сказала Ка-Нейт, склонив голову.
Она пошла в дом и искупалась, потом поела хлеба, жареной рыбы и фиников, поданных опечаленной Мерит-Хатхор. Потом к ней пришла музыкантша из храмовой школы, но ничего не добилась с ней – Ка-Нейт не могла играть, не могла даже думать о чем-нибудь другом, кроме господина Неб-Амона и Хорнахта. Под конец музыкантша рассердилась и ударила ее розгой по пальцам.
Это тоже была жрица – возвеличенная Амоном, и она не боялась власти начальника мастерских.
Насколько же больше этой женщины великий пророк Амона.
Ка-Нейт легла спать, не обмолвившись ни словом даже со своей любимой наперсницей.
А на другое утро ее рано подняла служанка матери. Ка-Нейт проводили в купальню, где выкупали и умастили маслом, и накрасили ей ногти, и тщательнее обычного наложили краску на лицо, и причесали, переплетя волосы золотыми лентами. Мать сама пришла проследить, как готовят к свиданию ее дочь.
– Наденьте на нее этот пояс, и эти запястья, - распорядилась она. – А где твое золотое ожерелье, дитя?
– Ожерелья нет, - прошептала бедная Ка-Нейт.
– Куда оно пропало? – воскликнула госпожа дома.
– Я отдала его Амону, - опустив голову, ответила Ка-Нейт.
Госпожа всплеснула руками.
– Отдала Амону! Твою лучшую драгоценность!
– Амон повелитель этого города, - сказала Ка-Нейт, наконец осмелившаяся поднять голову. – Нужно служить ему, чтобы он был милостив к нам.
– Служи ему молитвами, неразумная девочка! – воскликнула мать. – Не делай больше так, или я скажу об этом отцу!
“Отец ничего не может против Амона”.
Мать посмотрела на Ка-Нейт, потом вздохнула, прикрыв глаза рукой, потом снова взглянула – печально.
– Будь любезна с Хорнахтом, дитя мое.
– Да, матушка, - сказала Ка-Нейт.
“Я буду любезна, но не буду ласкова. Быть может, Хорнахт сам отступится от меня”.
***
За обедом Хорнахта посадили за соседний с нею столик в саду. Ка-Нейт впервые видела этого юношу так близко и могла рассматривать так долго – как он жадно ел и с такою же жадностью на нее глядел. Как утирал жирные губы рукой, развалившись в кресле и раскинув свои сильные ноги; как сплевывал на сторону. И ни отец, ни мать не бросили на него даже укоризненного взгляда.