Да прибудет тьма
Шрифт:
— Просыпайся, соня, — голос Йорана вернул мальчика из мира снов. — Петухи давно пропели. А ты всё бока мнёшь.
Матс подскочил как ужаленный, уставившись в угол сарая. Пустое стойло зевало открытой дверью.
— Ну и напился же ты вчера. Весь сарай заблевал. Да прямо на улице уснул. Пришлось тебя внутрь занести, чтоб ты зад себе не
Мальчик потер заспанные глаза. Может, ему всё приснилось? Бывает же, что сон такой реальный, словно взаправду все происходило. Что, если и сейчас так?
Уже впряженная в телегу лошадка дремала, опустив голову. Расчёсанная грива переливалась в сером свете утра.
— Тут тебе сверток передали. Малец принес. Сказал, что от Хейды, — воин показал на телегу.
Спустя несколько минут отряд Фолкоро распрощавшись с жителями Ньярдарене и выдвинулся в путь. От шага Бруни Матса мутило. Перед глазами всё ещё маячила поедаемая жеребцом крыса. Поэтому и завтрак не полез. Выпил отвара, и тот не удержался. Мальчишка чувствовал себя больным и разбитым.
Фолкор ехал впереди отряда. Конь под ним казался смирненьким. С виду конь как конь. Да, окраса непривычного для здешних мест. Да, крупнее всех лошадей. Но в остальном-то — такой же.
Матсу хотелось всё забыть и вернуться на три дня назад. К тому моменту, когда ещё и Веселину не встретили. Когда мама и папа были живы, и всё было хорошо. Взрослая жизнь мальчику не нравилась. Да и способность видеть свет тоже спокойствия не добавляла. Смотреть вокруг совершенно не хотелось, оставалось дремать. Но закрывая глаза, он снова видел окровавленные острые зубы и свисающий из пасти крысиный хвост.
— Ты в порядке, парень? — подъехав на пегом конике, спросил участливо Йоран.
— Всё хорошо, — выдавил из себя Матс.
— Не пей больше столько.
— Не буду, — рассказать воину о ночном ужасе не казалось хорошей идеей. — Йоран, расскажи, кто был тот сын собаки, которого ты убил на поляне?
Мрачные тени легли на загорелое лицо воина. Брови сошлись к переносице.
— Мы выслеживали их несколько дней. До ярла дошли слухи, что с островов прибыли чужаки. Сказывали, отряд из трех десятков воинов высадился на побережье. Они грабили и убивали всех, кого встречали. Много людей погубили, земледельцев, стариков, женщин. Даже детей и скот не щадили. Пленных не брали. Мерзость, творимая ими, не уступала злодеяниям Сумрачных.
Рассказ Йорану давался нелегко.
— Они оставляли за собой лишь трупы. Жуткая картина. Глумились над телами. Рубили на куски, зажаривали сердца и ели. Нам удалось их выследить. Побили мы почти всех. Только этот Громогласный и несколько его прихвостней трусливо сбежали. Тут вы, видимо, им и повстречались. Только Боги могли вас уберечь от мгновенной кончины. Видимо, у них на вас были какие-то планы.
— Вы видели, что было на поляне?
— Слышали. Шли в темноте на ржание коней. Сквозь деревья усмотрел я, как кобыла на одного налетела. Как топтала его. Пока добежали уже всё и закончилось.
— Одного из них ведь ты убил?
— Собачьему сыну дорога в Хельхейм*. Всем им мучиться от рук Хель за бесчестье творимое, — взгляд Йорана стал жестким.
— Вы спасли нас. Боги этого не забудут. И когда придет время,
За разговорами Матс отвлёкся. Желудок больше не завязывался узлом, не полнился рот горечью.
— Скажи, Йоран, а как называет ярл коня своего? Откуда они оба появились? Уж больно отличаются они от норманнов.
Воин задумался. Почесал затылок. Запустил пальцы в бороду.
— Легенды про него ходят. Не сын он этих земель. Здесь ты прав. Старики сказывали, пришел он с материка большого, вместе с братом своим. Рослые оба, на голову выше всех. От взгляда их даже повидавшие смерть робеют, словно несмышленыши. Показали они себя в боях. А когда Сумрачные появились, то защитниками стали. Фолкора ярлом выбрали. Только поговаривают, что не он главный, а брат его старший. Грег Льёт. Его все кличут Ужасающий. От одного вида бежать хочется. С отметиной на лице ходит. Шрам от подбородка идёт и в волосах прячется. Если у Фолкора нет волос на голове, то у Льёта на бороде. А на голове его волосы точно серебром светятся, да короткие. Только не трэллы они. Это точно. С такими и умереть во славу Одина не страшно. Они нам путь в Вальхаллу открыли. Боги на их стороне. Или же сами они боги. Ибо никто их молодыми не видел, но и стареть они не торопятся.
Лес давно сменился равниной. Солнце еле пробивалось сквозь мятые тучи. Начал накрапывать мелкий противный дождь. Ни землю напоить, ни лица умыть. Мальчик перебрался в телегу. Его конь послушно шёл рядом.
— А конь этот — под стать хозяину. Зовут не по-нашему — Тимор. С языка иноземного, вроде как, Страх. Никто к нему подходить не решается. И ты руки к нему не тяни, ежели с пальцами попрощаться не жаждешь. У Грега Льёта конь не хуже. Дышит, точно огонь внутри горит. Земля под их копытами дрожит.
День прошел за разговорами. В этот раз обошлись без дневного привала. Ели, не спускаясь с коней. Так же и нужду справляли.
Когда солнце стало гаснуть, а дождь ускоряться, встретился отряду одинокий путник. Он брел по раскисшей дороге, медленно переставляя промокшие ноги. Дырявый плащ его напитался влагой и казался непомерной ношей. Сумка оттягивала плечи.
— Куда путь держишь, добрый человек? — Фолкор остановил коня, поравнявшись с серой фигурой.
— Прямо, — глухо прозвучал старческий голос.
— Подвезти куда? Если по пути, то место у нас есть для тех, кто ножа за пазухой не держит.
— Смерть подвези, которая за спиной у тебя. А мне с тобой не по пути.
Рассмеялся громко ярл дерзости путника.
— Садись в телегу. Дай ногам отдых, им еще долго землю топтать.
— Это как посмотреть, — старец поднял голову, подставляя лицо дождю. На мир взирали бельма глаз. Седые волосы сосульками облепили обтянутый желтоватой кожей череп.
— Как же ты слепой по миру ходишь? — жеребец нетерпеливо пританцовывал под Фолкором, удерживаемый крепкой рукой.