Далекие журавли
Шрифт:
РОЗА ПФЛЮГ
ЗДРАВСТВУЙТЕ, ДЕТИ!
Рассказ
Дождливая осенняя ночь нехотя отступала, оставляя на немощеной набережной мутные лужи. Порывистый северный ветер разрывал в клочья тяжелые тучи, сквозь запотевшие окна медленно, тоскливо просачивались утренние сумерки. На балконе тихо звенела, словно струна гитары, телевизионная антенна. Редкие листья березы под окном легко дрожали на тонких ветвях. Среди потрепанной цветочной клумбы упорно
Ирма Ивановна, как всегда, проснулась ровно в шесть, быстро рассталась с теплой постелью, открыла форточку. Сделала несколько гимнастических упражнений, занялась утренним туалетом. И только теперь вспомнила, что с сегодняшнего дня спешить ей некуда. Смущенная, вернулась в комнату и остановилась в раздумье у пышного, без запаха, букета цветов. Подарок к ее двойному юбилею. Оранжерейные цветы, которые она не особенно любила. Скромные колокольчики были бы ей больше по душе, чем вся эта роскошь… В углу стоял, свернутый в рулон, дорогой ковер. Тоже подарок ее коллег. Ковер был слишком велик для ее небольшой комнаты. Ну куда с ним? Неожиданно краска залила лицо Ирмы Ивановны. Как ни противилась этому торжеству, оно все же состоялось.
В празднично убранном зале собрались все ее коллеги, ученики. Школьный оркестр играл музыку Дунаевского. На импровизированной сцене за столом, покрытым красной скатертью, сидело довольно много народу. Хлопали дружно, не переставая, пока Ирма Ивановна не заняла почетное место в президиуме. Свое растерянное лицо она старалась скрыть за букетом цветов. До слуха доходили какие-то слова, смысл которых она вначале не воспринимала и только беспомощно смотрела по сторонам. Потом вдруг услышала: «верность долгу…», «жизнь, отданная труду…»
Это уж слишком! Она решительно встала, отодвинула букет, извинилась и, обращаясь к залу, громко сказала:
— Дорогие мои друзья! Большое спасибо вам всем за этот чудесный праздничный вечер. Прошу вас, давайте закончим с хвалебными речами и лучше споем, потанцуем, повеселимся! — И тут же запела:
Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек.
В наступившем всеобщем замешательстве послышались вначале отдельные голоса, потом хор мощной волной подхватил припев:
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек.
…Ирма Ивановна все еще стояла перед пышным букетом с растерянной улыбкой на лице. Затем весело встряхнула головой. Как смотрел на нее директор! Его глаза были красноречивей всяких слов. А председатель профкома, хвалебный гимн которого Ирма Ивановна прервала на полуслове, так и остался стоять с открытым ртом.
Бестактной, непедагогичной была ее выходка? Конечно. Учитель должен быть более деликатным. С каким усердием ее коллеги готовили это празднество, хотели сделать ей приятное…
На кухне закипел чайник. Он чувствовал себя хозяином дома и важничал. Ирма Ивановна выключила газ и села завтракать. Сегодня, впервые за сорок лет, ей никуда не нужно было спешить. Никто не ждал ее. Неужели первый же день в роли пенсионера ей предстоит провести у себя в квартире?
Когда Ирма Ивановна вышла из дому, моросил дождь. Небольшого роста, приземистая, в выцветшем осеннем пальто и пушистой шапочке, она
Набережная была безлюдной. В одиночестве хорошо думалось. Под раскрытым зонтом Ирма Ивановна чувствовала себя уютно. Легкий шум говорливых капель над зонтичной крышей сопровождал ее мысли, как внимательный аккомпаниатор голос певца.
…Совсем юной, неопытной, без специальной подготовки принялась она учительствовать. Стране нужны были сельские учителя, и Ирма Ивановна, тогда еще для всех Ирочка, пришла к выводу, что она уже достаточно долго сидела за школьной партой и теперь настало время принести практическую пользу. Она знала цену учителю на селе. Ее отец тоже был сельским учителем. По его следам пошла она и в общественной работе — в клубе, в библиотеке, в сельском Совете. В ее родной деревне в ту пору не было вечерней школы. Ирма ходила из дома в дом, ждала, пока крестьянки заканчивали свою работу по дому и двору и находили наконец несколько минут свободного времени, чтобы взглянуть в букварь. Велика была радость женщин и не менее велика радость их юной учительницы, когда «ученики» впервые смогли прочесть по слогам отдельные слова и написать свое имя…
Ах, как давно это было… Как полузабытый сон стоит перед глазами Ирмы Ивановны тот далекий октябрьский день, когда она прибыла в Римский-Корсаковку и несмело спросила у пожилого железнодорожника, как попасть в Нойдорф. На счастье, почтовый извозчик еще не уехал. Кучер, проворный старичок с обветренным лицом и маленькими плутовскими глазками, быстро выведал, что молодушка эта — новая учительница, которую ждут уже с самого начала сентября. Он сдвинул лохматую шапку на затылок, расстегнул серую телогрейку и начал многословно, с явным удовольствием жаловаться на сегодняшних школьников. И ленивы они, и грубияны, и строптивы, и нет у них уважения к старшим, и страшно мучают своих учителей — потому-то никто долго в Нойдорфе не задерживается. Разве один Деппершмидт, но он — сама доброта. Старичок как-то скрипуче рассмеялся, окинул Ирму Ивановну критическим взглядом и с наслаждением задымил трубкой.
Держа на коленях фанерный чемоданчик, Ирма Ивановна сидела молча и рассеянно слушала почтальона. «О эта вечная проблема отцов и детей!» — подумала она и твердо решила выдержать у нойдорфовцев, у этих «упрямых самарцев», как с усмешкой называл их старичок. Озабоченно вглядывалась она в затуманенную даль. Что ждет ее там? Сумеет ли она, начинающая учительница, выстоять?
Прибыли под вечер. Нойдорф[1] вовсе не выглядел новым. Низенькие домишки с обросшими травой глиняными крышами. Одна длинная улица. Кривые плетеные заборы, за которыми на осеннем ветру дрожали оголенные акации и клены.
Перед чисто побеленным домиком под темно-красной железной крышей старичок остановил свою «карету», разгладил прокуренные до желтизны усы и сказал важно:
— Вот это и есть наша школа, барышня. Радости-то учителю будет, наконец-то избавится от десятка головорезов. Погоди-ка, детка, я сам сведу тебя к нему. Так-то лучше.
Учитель Деппершмидт и его жена приняли Ирму Ивановну как свою родную дочь после долгой разлуки. Они и слышать не хотели о поисках квартиры. Их комната достаточно просторная для трех человек. Лучших условий не найти во всем Нойдорфе, заверила тетя Миля. Школа — вот за стеной. И стирать, варить не нужно. Это уж ее, тети Мили, забота. У Ирмы Ивановны — неискушенной еще тогда в житейских делах — словно камень с души свалился.