Далеко ли до Вавилона? Старая шутка
Шрифт:
— Ты меня пугаешь. Гораздо больше, чем Беннет.
— Он болтун и в один прекрасный день захлебнется в своей болтовне.
Он встал.
— Мне пора. Я рад, что с ногами у тебя не так плохо. Я ничем помочь не могу?
— Спасибо, нет.
Он взял кружку.
— Ну, еще увидимся.
— Да.
Он медленно пошел к двери. Мне хотелось, чтобы он остался. Мне не хотелось быть одному. У двери он обернулся и улыбнулся мне. Потом поднял усталую серую руку, шутливо отдавая честь.
— Больше ничего не нужно, сэр?
— Ничего.
Когда он отодвинул доски, служившие дверью, внутрь ворвался холодный сквозняк, принеся с собой отголоски смеха.
— Ради бога, Джерри, скажи им, чтобы они прекратили. Они что, не понимают, где находятся?
Он быстро задвинул за собой дверь.
Я лег и закрыл глаза. В темноте заплясали, заколыхались яркие цветы. Ноги у меня горели. Стоны, кажется, не стихали. А может быть, это звенело у меня в ушах.
Беннет явился на следующее утро веселый и бодрый.
— Ну, вот мы и опять тут. Отдых на жаловании.
— Старика скоро ждать?
— Он в пути. Уже в пути. А убирать тебе тут есть что!
— Мммм.
Мы с рассвета работали, как одержимые. Подпирали стенки там, где они оползли, клали настил на совсем уж непролазную грязь. Насыпали мешки песком и волокли их по окопам мили и мили, как нам казалось. В довершение всего за нами следили два снайпера, и, чтобы не получить пулю, нам все время приходилось сгибаться в три погибели. Не переставая сыпал свинцовый дождь. Едва чуть-чуть рассвело, на передовой неподалеку от нас начала бить тяжелая артиллерия.
— Что это?
Он мотнул головой в сторону, откуда доносились стоны.
— Говорят, он четыре дня так.
— Черт! Наш?
Я кивнул.
— Черт! И еще раз черт!
Он потер пальцем уголок правого глаза.
— Или кошки-мышки, как сказал бы кое-кто.
— Да.
— Ходят слухи о наступлении.
— Раз они дошли до таких, как ты, то до гуннов и подавно.
— Вполне возможно.
— Приятная перспектива.
— Ну, да пусть, — сказал он. — Будем думать о светлой стороне: лучше, что угодно, лишь бы не торчать тут.
Слухи, возможно, были верны. Весь день высоко над нашими головами проносились снаряды, явно предназначенные для цели милях в двух у нас за спиной — возможно для артиллерии и скоплений пехоты. Их свист вскоре перестал вызывать у нас тревогу: наша работа была настолько неприятной, что времени на мысли об опасности не оставалось. Часть осыпавшейся стенки обнажила останки примерно десяти французских солдат. Мы аккуратно уложили их за новым рядом мешков с песком, и нам осталось только надеяться, что в нашей жизни они больше не возникнут.
Майор Гленденнинг добрался до нас уже в сумерках. Когда он вошел, я встал и отдал честь.
— Докладывайте.
— В сущности, не о чем, сэр. Почти весь день мы приводили…
— Достаточно.
Он бросил фуражку на стол и расстегнул шинель.
— Чай у вас найдется?
— Да, сэр.
Я подошел к двери и окликнул О’Кифа, который ждал
— Без молока и сахара.
Я передал его требование, и мне осталось только надеяться на лучшее. Когда я повернулся, он уже сидел на единственном стуле, аккуратно повесив шинель на спинку и разложив перед собой какие-то бумаги. Он вытащил из кармана сверточек и положил его на стол. Бережно развернул большой белый платок и извлек из него лимон. Затем небольшим острым ножом отрезал два аккуратных кружка. После чего тщательно обтер лезвие об уголок платка, завернул лимон и спрятал его в карман мундира.
— У нас у всех есть свои пристрастия. Да не торчите там. Сядьте…
Я начал собирать со стола мои листки, которые лежали там, когда он вошел.
— Что это? — спросил он с некоторым интересом в голосе.
— Я пробую писать, сэр… ничего такого… просто… Ну, вы понимаете.
Я сунул листки в ранец.
— Несомненно, доклады в штаб дивизии, если не в военное министерство, о том, как следует вести войну с точки зрения младшего офицера. Еще совсем зеленого.
Я покраснел.
— Нет, сэр. Ничего похожего. Я просто пишу, сэр, для развлечения. Ничего такого, что вы… ну… ничего, что вы…
— Против чего я возражал бы.
— Совершенно верно, сэр.
Вошел О’Киф с двумя кружками чая. Он осторожно поставил их на стол. Я увидел, что в одной нет молока, и не усомнился, что в ней нет и сахара. Не усомнился я и в том, что мне налита обычная бурда.
— Больше ничего, сэр?
— Ничего.
Майор Гленденнинг проколол кончиком ножа оба кружка лимона и опустил их в чай.
— Да сядьте же, бога ради.
Я взял кружку и сел на солому.
— Значит, вам не о чем докладывать?
— Нет, сэр.
— Я поглядел, Мур. Совсем неплохо. То, что уже сделано. Но завтра вам нужно будет поднажать. Поднапрячь все силы. Очень скоро сюда прибудет значительный новый контингент.
— Наступление?
— Полевым офицерам разрешается только строить предположения. Они получают приказы, а информацию — крайне редко. Предположения либо пришпоривают, либо сводят с ума. Я переночую тут. Не можете ли вы найти мне спальный мешок?
— Постараюсь, сэр. Возьмите мой, а я найду что-нибудь у солдат.
— Как хотите. Ну, идите и займитесь этим. Мне надо написать рапорт. И на боковую.
Он улыбнулся мне короткой свирепой улыбочкой.
Я ушел, а он остался писать рапорт и пить чай с лимоном. Остался в блиндаже и мой чай. Захвати я кружку с собой, он, конечно, счел бы это распущенностью.
Джерри сидел, прислонясь к мешку с песком, и тихо наигрывал на губной гармонике. Эту мелодию я узнал всем моим существом, но не мог бы ее назвать. Другие солдаты сидели, развалившись, или лежали на соломе в надежде уснуть. Джерри посмотрел на меня, но ничего не сказал. Его пальцы порхали у губ, как мотыльки. Кое-кто из солдат повернул голову в мою сторону. Остальные словно не заметили моего прихода. Я сказал О’Кифу: