Далеко ли до Вавилона? Старая шутка

Джонстон Дженнифер

— Итак, мистер Мур? — Судя по его тону, мне лучше было бы не приходить.

— Извините, что я беспокою вас, сэр, но один из солдат получил письмо из дома с сообщением, что его отец пропал без вести. Я… э… подумал, нельзя ли дать ему отпуск по семейным обстоятельствам на два-три дня?

Он долго молча смотрел на меня.

— Какой же это солдат?

— Рядовой Кроу, сэр.

Он чуть отпил из бокала. Его лицо ничего не выражало.

— А да, Кроу. Разумеется.

— Я прочел письмо, сэр. Оно от его матери.

— Не сомневаюсь.

Он уставился на

огонь. За столиком кто-то постукивал ногтем по картам.

— Мистер Мур, вам пора полностью прекратить всякие отношения между вами и рядовым Кроу.

— Я полагал, это вполне обоснованная просьба, сэр.

— А вы подумали о том, у скольких солдат английского экспедиционного корпуса отцы, братья, сыновья и другие близкие родственники пропали без вести, ранены, убиты? Убиты? Вы подумали?

— Да нет, сэр… я просто…

— Короче говоря: нет. Кроу завтра отправляется на передовую с остальными своими никчемными дружками.

— Я не думаю…

— Я знаю, что вы не думаете, мистер Мур. Можете идти.

Джерри, конечно, все время прислушивался, не возвращаюсь ли я. Едва я начал подниматься по лестнице, как услышал, что дверь открылась и он спускается мне навстречу. Но когда мы встретились, он даже не остановился, только чуть помедлил и резко прошел мимо.

— Нет, — сказал он. Это не был вопрос.

— Нет, — шепнул я ему вслед. И все.

Утром дождь лил как из ведра, и нам еще никогда не было так трудно построить солдат на поверку. К моему облегчению я увидел Джерри. В плаще, с мешком за плечами он выглядел очень хрупким. Дождь стучал по их каскам, веселыми струйками падал на плечи и с какой-то неуместной игривостью ручьями стекал на землю. Выглядели они как последний сброд. Майор, по-видимому, был того же мнения. Поглядев на них, он недовольно сжал губы, повернулся на каблуках и ушел в дом. Я пошел за ним. Денщик подал ему чай, и он стоял спиной к огню, сжимая в руках кружку. Молоко с сахаром не вызвало у него никакого неудовольствия.

— А, да, Мур. — Он смерил меня долгим брезгливым взглядом, и я понял, что он думает о нашем вчерашнем разговоре.

Я отдал честь.

— Когда мы выступаем, сэр?

Он взглянул на часы.

— Через пятнадцать минут. В такую погоду нам на переход потребуется шесть-семь часов.

— Могу я разрешить солдатам пока разойтись, сэр?

Он посмотрел на меня с удивлением.

— Чтобы они успели выпить чаю и вообще.

— Нет, — сказал он, повернулся к огню и наклонил голову над кружкой. Я знал, что задай этот вопрос Беннет, ответ был бы другим. Или сержант Барри. Как командир, я был бесполезен. Я не умел подчинить солдат себе и не мог ничем им помочь. Я отдал честь его спине и вышел, оставив на полу кольцо дождевой воды.

Наши прежние унылые дни на передовой совершенно не подготовили нас к тому, что значит находиться под огнем. Результаты мы видели вокруг повсюду, и каждый из нас по-своему либо захлебывался от тошнотворного ужаса, либо внутренне цепенел. Теперь у нас не осталось уютных иллюзий, за которыми можно было бы укрыться.

Под холодным ветром смерти мы все были равны. Жалости к мертвецам в сердцах живых уже не оставалось никакой — только угрюмая злоба: каждая новая смерть означала, что рухнул еще один барьер, что сделан еще один шаг к тебе самому.

Я пытался держаться спокойно. Я выполнял и передавал приказы. Как машина. Беннет, наоборот, был прямо-таки весел. Его жутковатые шуточки тонули в реве канонады, искрящиеся глаза заволакивал дым. Отсутствие Джерри я заметил лишь бессознательно. Только когда вымотанные, недосчитываясь многих, мы вернулись на ферму, я позволил себе сосредоточиться на факте его отсутствия. Если отсутствие можно назвать фактом.

— Что скорее всего произошло с Джерри? — Я тут же понял, что изложил ситуацию довольно нелепо и переусложненно, но он все равно не услышал. Он хмуро смотрел на сырые французские поленья, которые давали очень мало жара и очень много дыма.

— Беннет!

— У меня начинается грипп. Я чувствую.

— Скажи это старику и посмотри, что последует.

— Я никак не могу согреться. У меня такое ощущение, что кости внутри — сплошной лед. А уж озноб! Ты что-нибудь подобное испытывал?

— Просто шок. Пройдет.

Он не мог заболеть, это я знал твердо.

— Шок? Какой еще шок, черт подери?

— От обстрела. Сам знаешь. У очень многих после обстрела наступает шок.

— По-твоему, я схожу с ума?

— Я вовсе…

— Пять-шесть дней в постели. Каждые два часа пить горячее. И сразу менять грелки, едва начнут остывать. Парочка завлекательных книг, читать которые не обязательно. Топящийся камин в спальне, отблески на потолке, угли, тихо рдеющие всю ночь напролет, так что в комнате царит приятный полумрак. Питание легкое. Как говорится: простуду корми, лихорадку мори голодом. Все только так, как нравится пациенту, а перед сном горячее виски с лимоном. Постель не покидать, за исключением кратких пробежек на шатких ногах в ватерклозет за стеной. Грипп, или инфлюэнца, если ты предпочитаешь называть это так.

— Я предпочитаю называть это шоком. Но не спорю: прописанное лечение подходит и тут. Где Джерри?

— Что-что?

— Джерри. Ты его видел?

Он задумался.

— Нет. Вроде бы нет. Но он не убит и не ранен, в этом я уверен.

— Черт!

— А что?

— По-моему, он сбежал.

Беннет откинул голову и взвыл от смеха.

— Господи, и ты еще говоришь, будто у меня шок! А сам окончательно свихнулся.

— Я серьезно.

— Джерри? То есть… О, господи! Тайное письмо… Что нам делать?

— А что мы можем? Только надеяться, что он не попадется.

Мы выпили за это. Беннет не спал всю ночь. Я слышал, как он ворочается и постанывает. Утром его затолкнули в угол битком набитого санитарного фургона и отправили в тыловой госпиталь. Покидая комнату, он тоскливо поглядел на меня.

— Я умру, вот увидишь.

— Не говори глупостей, Беннет.

— Я бесславно умру от инфлюэнцы. Даже не от скоротечного загнивания ног. От него меня, вероятно, излечат еще до моей кончины.