Далеко ли до Вавилона? Старая шутка
Шрифт:
Нэнси встала.
— Чем скорей вы отсюда уйдете, тем лучше, и… и… пожалуй, я не буду больше носить вам бананы… или еще что. Нет уж, дудки.
Он запрокинул голову так, что оперся затылком о стену, и захохотал.
— Ничего смешного. Уходите. Убирайтесь. Вы…
— Я не хотел вас обидеть. Поверьте, мне очень жаль. Просто меня многое забавляет.
— Вы, что ли, не понимаете, может, я пойду в полицию. К военным… мы… мы знаем офицеров…
— Пусть это не прозвучит высокомерно, но — раз вы считаете нужным,
Нэнси прошагала к двери, распахнула ее. В хижину яростно ворвались дождь и ветер. Потревоженная шагами и шумом чайка заерзала на крыше. Нетерпеливо стучала когтями, дожидаясь, когда все опять успокоится. Нэнси обернулась. Тот по-прежнему стоял у стены, улыбался.
— До свиданья.
— Вы разве не хотите забрать свои бананы?
— Молчите, вы! Чертов… чертов..!
Она вскарабкалась на насыпь и, не оглядываясь, зашагала по рельсам. Далеко на горизонте упрямо двигался в сторону Англии пароход. Видно, нелегко ему пробиваться вперед по серому взбаламученному морю. Шпалы скользкие, в глубоких провалах между ними полно воды.
Когда Нэнси переступила порог, по прихожей как раз шла тетя Мэри. В одной руке она несла чашку чая, в другой — тарелку с мелко нарезанными, намазанными маслом гренками.
— Деточка, ты насквозь мокрая. Где ты была? Беги скорей переоденься, не то завтра совсем расхвораешься.
— Чаю… — начала Нэнси.
— Не спорь. Если поторопишься, чай еще не совсем остынет, он только что подан. Знаешь, дедушка сам попросил гренки. Поразительно. Он сегодня гораздо бодрее, наш голубчик. Такое облегчение.
— Я возьму себе чай наверх.
— Незачем разгуливать по дому, когда ты вся мокрая.
Нэнси прошла в гостиную и налила себе чаю. В камине тихонько тлел сложенный пирамидой торф. Нэнси отрезала кусок бисквита и вернулась в прихожую. Тетя Мэри оказалась еще там.
— Что-то было такое… — туманно начала она. — Посмотри, сколько мокрых следов на полу, детка. Брайди очень расстроится. С тебя капает.
— Что-то такое?
— «Смерть, где твое жало?» — запел старик в комнате по другую сторону прихожей.
— Иду, голубчик. Гренки. Да, о чем бишь я?
— Терпеть не могу этот противный гимн.
— «Могила, где твой венец?»
— Сейчас, минутку. — Тетя Мэри направилась к дверям. — А, да, вспомнила. Гарри.
— Гарри? — переспросила Нэнси с полным ртом.
— Он звонил. Хорошо, что я не выходила в сад… такой ливень. Мне надо бы поработать в саду, там уже настоящие джунгли. А телефон я там не слышу… то есть слышу, но у миссис Берк такой несносный характер, она звонит от силы раза два, бросаешься к этому противному аппарату, бежишь, пыхтишь, а она говорит… я думала, никого нет дома, мисс Дуайер. А сама прекрасно знает, что всегда кто-нибудь да есть. Не может минутку потерпеть. Как будто у нее работы по горло. Я подозреваю, что она просто не может
— Что же Гарри?..
Нэнси уронила крошку на ковер и нагнулась подобрать ее.
— «И в смерти восторжествую, лишь милостив будь ко мне».
— А, да. Они с Мэйв ждут тебя к ужину. Около семи. Ее родители едут по какому-то случаю в город, а Мэйв приглашает тебя и Гарри ужинать. Что-то в этом роде.
— И ты за меня согласилась… Ну, знаешь, тетя!
— Я думала, ты захочешь пойти, деточка.
— Это возмутительно! Просто… черт-те что!
— Такой молоденькой девушке совсем не пристало браниться.
Нэнси в сердцах пнула ногой по низу перил. Чай выплеснулся из чашки на блюдце.
— Гарри очень настаивал. Прими хорошую ванну, деточка, ты рискуешь подхватить ревматизм.
— Я ему нужна просто как… ну, как… вроде…
— Уймись. Ты обобьешь с балясин всю краску.
— Краска и так вся облупилась. Не дом, а какая-то облезлая развалюха.
Тетя Мэри вздохнула. Стоит тут, в руках быстро стынут гренки, а лицо вдруг сделалось такое несчастное, бесконечно усталое.
— Ты ведь сегодня вечером играешь в бридж?
— Я подумала, посижу лучше с дедушкой. Я очень мало работала в саду… из-за дождя… Не такая уж надобность около него сидеть, но… — Тетя Мэри подняла глаза и, глядя в потолок, к удивлению Нэнси довольно немузыкально посвистала. — Миссис Хэзлоп очень расстроилась. Ты ведь ее знаешь… ну, ничего не попишешь. — Она сделала несколько шагов по направлению к комнате старика. — По-моему, ему лучше, гораздо лучше. — Свободной рукой она толкнула дверь. — Он еще всех нас переживет. Гарри сказал, в семь. Беги, детка, и прими горячую ванну.
Она вошла к старику и затворила за собой дверь.
— Ну и ну! — сказала Нэнси пустой прихожей.
В ванной пахло гамамелисом и свежевыглаженным бельем. В окошко прокралась глициния. Нэнси лежала в ванне и смотрела на перекрученные стебли, ползущие к потолку. Наверно, мало кто может похвастать, что у него в ванной растет глициния. Мысль эта приходила всякий раз, как Нэнси ложилась в горячую, дышащую паром воду, — и тут же забылась.
— Пойду в полицию, — сказала Нэнси губке.
Губка не ответила ни да, ни нет.
В конце концов я рада, что он мне не отец, не может он быть моим отцом. Не может. До смерти рада. Вдруг бы это был он? О чем только я говорю?
Девичье нетронутое тело бледно поблескивало в зеленоватом свете.
— Как бы ты поступила на моем месте, губка?
На большой палец ноги капнула из крана холодная капля. Нэнси отодвинула ногу, по воде пошла рябь, исказила линии ног.
— Ну, почему я ничего не соображаю? Почему? — Она вдруг озлилась, отшвырнула губку. Та угодила в стену возле раковины и, брызнув водой, шлепнулась на пол.