Далеко ли до Вавилона? Старая шутка
Шрифт:
Нэнси поднесла к губам чашку и поверх чашки впилась глазами в собеседника.
— А-а. — Ни по лицу его, ни по голосу ничего не поймешь.
— Вообще-то у него винтиков не хватает.
— Годы такие. А вам не холодно?
— Немножко. Шла полем к насыпи. Наверно, от этого… А моего дядю Габриэла вы знали?
— Может быть, пойдем в хижину?
— Нет.
Она порывисто поднялась, отдала ему чашку.
— Пора домой. Придется расхлебывать кашу.
— Что вы натворили?
— По-моему, я вам уже рассказала.
— Ничего
— Я сбежала от Гарри и Мэйв. — Она усмехнулась. — Уже второй раз.
— Это та самая парочка, что держится за руки в переносном смысле?
— Да.
— Едва ли вас за это можно осуждать.
— Тетя Мэри скажет, что я поступила невежливо.
— Понятно.
— И начнет поучать насчет простейших правил приличия.
— Это вам не повредит. Я человек довольно старомодный и тоже стараюсь соблюдать приличия.
— Даже когда кого-нибудь убиваете?
— Очень невежливое замечание.
— Да. Извините.
— Уже почти совсем темно. Как вы пойдете домой одна?
— Я темноты не боюсь. Привыкла.
Нэнси протянула руку на прощанье. Не вставая, он улыбнулся ей.
— Какие церемонии!
И коснулся пальцами ее ладони.
— Как вас зовут?
Он усмехнулся:
— А вы упрямая, никогда не отступаетесь?
— Надо же мне как-то вас называть, когда я про вас думаю. Не просто «этот человек».
— Икс?
Она помотала головой.
— Прямо из геометрии и не очень оригинально.
— А мне совершенно все равно, как называться. Ярлыки надо наклеивать только на посылки, чтобы они наверняка дошли по назначению.
— Как вас называла ваша мама?
— Не помню.
— Врете.
Она повернулась и пошла прочь. Песок под ногами был уже холодный. Телеграфные провода вдоль насыпи гудели, поднимался ветер. Все та же чайка уселась на ночлег и неподвижно глядела в пространство. Вдруг пришла охота захлопать в ладоши или закричать и спугнуть ее. Но это было бы невеликодушно. Море неспокойно шумело. Нэнси остановилась на одной из гранитных плит, обернулась, крикнула:
— Я знаю, как буду вас называть.
— Как же, мисс Гулливер?
— Кассий.
— Очаровательно. — В голосе его звучала насмешка.
— Потому что вы тощий и с виду голодный.
— Кассий плохо кончил. Но вспомните: «…и каждый раз нас, совершивших это, назовут людьми, освободившими отчизну» [49] .
— Кто это сказал?
— Кай Кассий.
— Гнусный заговорщик.
— Бегите домой и расхлебывайте кашу.
— А вы будете здесь?
49
Шекспир, «Юлий Цезарь», III, 1. (Перевод М. Зенкевича).
— Трудно поручиться. Возможно.
— Спокойной ночи, Кассий.
Нэнси поднялась на насыпь
— Спокойной ночи, мисс Гулливер.
Она подобрала мокрые туфли и чулки и пошла босиком к дому, навстречу возмездию.
— О-го!.. — дружески окликнула сова, когда Нэнси вошла в калитку.
Посреди пустого неба ехидно ухмылялась луна.
— О-го-го! — отозвалась Нэнси.
— Про кого?
— Про тебя, дуреха!
Дорогу к дому обрамляли непролазные заросли рододендронов, меж их ветвями карабкалась куманика и, вырываясь наружу, покрывала каждый куст чужими ему белыми цветами. Занавеси в окне гостиной задернуты неплотно, виден яркий свет.
— О-го!
— Спокойной ночи, сова. Пожелай мне удачи.
Нэнси повернула медную ручку двери, ладони стало холодно. А у него такие теплые пальцы.
На пороге гостиной стояла тетя Мэри.
— Ну, знаешь, Нэнси… у меня нет слов!
Нэнси прошла за нею в гостиную. Старик сидел в кресло на колесах и улыбался про себя чему-то, что случилось сто лет назад. Напротив него, далеко вытянув длинные ноги, сидел Гарри. Лицо каменное, ни тени улыбки. Тетя Мэри стала посреди комнаты, сразу видно — возмущена.
— Ну, знаешь, Нэнси… — начал Гарри.
— Это я уже слышала от тети Мэри.
— Ты вела себя очень невежливо, Нэнси. Незачем продолжать в том же духе.
— Каюсь.
— Не мешает.
Тетя Мэри подошла к креслу старика, взялась за спинку.
— Пойду уложу папу в постель.
— Постель, — повторил дед. — Мне надо в постель?
— Уже поздно, голубчик. Ты устал.
— Я не устал, Мэри. В кои веки… в кои веки я хотел бы решать сам за себя.
— Надо принять лекарство и прочее. Я помассирую тебе спину. Если будешь умницей, почитаю тебе. Немножко. Я тоже устала.
— Вдруг я не усну.
— Конечно, уснешь, отец.
— Я не могу спать. Просто лежу. Какой смысл ложиться в постель, чтобы просто лежать в темноте?
— Тише, дорогой. Все будет хорошо. Извинись, Нэнси. Ты просто обязана извиниться, сама понимаешь.
— Так и не засыпаю, пока не начнет светать. Это невыносимо, Мэри.
— Я помассирую тебе спину, папочка…
Дверь за ними закрылась.
Нэнси обернулась к Гарри.
— Извините.
Села на ручку дивана и оглядела свои босые ноги. Ноги мокрые, к ним прилипли травинки и крохотные камешки.
— Я просто не понимаю тебя, Нэнси.
Она чуть заметно пожала плечами.
— Я хочу сказать… ты совсем не думаешь о людях… бедняжка Мэйв… Я хочу сказать, я-то тебя знаю, но она… что она должна подумать?
— А мне тошно было думать, что придется целый вечер сидеть и смотреть, как вы с ней обмираете друг по дружке.
— Совсем мы не обмираем друг по дружке.
— А по-моему, обмираете.
Гарри поднял кочергу и со злостью стукнул по чурке в камине; она в ответ зашипела на него, точно кошка.