Дальний край
Шрифт:
Петя быстро одевался. В голове его клубились впечатления, чувства, и как-то он не мог даже разобраться в них. Вечер, смешной Федюка, возвращение, луна, поцелуи...Мог ли он подумать об этом за неделю? Все удивительно, все чудесно. На минуту вспомнилось ему лето, Ольга Александровна, и мгновенный озноб прошел по нем. Что же, измена? Ведь, он любил же ее? Мечтал, томился? Но все это мелькнуло, закрутилось и утонуло в водовороте иных чувств, здоровых, светлых, прорвавшихся в нем бурей. Может быть, да — измена. Пусть. Он знал только, что та же жизнь, что ставила ему западни, заставляла падать, ошибаться, страдать — теперь дохнула
Петя твердо и весело вышел в столовую. Да, вчера он целовал Лизавету, и он не отрекается, и впредь хочет и будет ее целовать. Он взрослый, влюбленный человек, а почему именно влюблен, он не знает: это его не касается.
В столовой никого не было; Алеша, очевидно, в своей академии, Лизавета куда–нибудь сбежала.
Прислуга, полька, жеманная и глуповатая, подала Пете кофе. Вид у нее был невинно–насмешливый, точно она хотела сказать: «ну, конечно же, я вчера все слыхала, я же такая скромная, я не позволю же себя целовать мужчине». «Чорт с тобой», — подумал Петя: — все равно. Он быстро пил кофе, хотел встать, но в это время позвонили.
Мальвина бросилась отворять. Через минуту, с тем же видом Девы Марии, сказала:
— Пани Зинаида.
Зина вошла полузанесенная снегом, розовая, блестя глазами.
— Лизы нет? — сказала она, подавая Пете руку, вся пронизанная смехом.
— Нет, — ответил Петя. — Я ее сегодня еще не видел.
— Не видел, не видел… — повторила Зина, как будто думала о другом. — Да. Можно у вас сесть на минутку?
— Пожалуйста. Кофе не хотите ль?
Петя стал что-то суетиться, а Зина сидела, смотрела на него и вдруг расхохоталась.
— Какой смешной, ах какой смешной! — Она покачивалась от смеху из стороны в сторону и приговаривала: «какой смешной!»
— Чего вы это? — спросил Петя, смутился было, потом принялся сам хохотать.
— Хорошо на свете жить, правда? — вскрикнула Зина. — Я сейчас бежала по Кисловке, у меня ноги горели, — кажется, всю Москву пробежишь!
Пете казалась эта Зина очень милой — она напоминала ему вчерашнее, была приятельницей Лизаветы, и с ней у него связывалось что-то радостное.
— Вы думаете, хорошо жить? — говорил он, наливая себе, в волнении, еще стакан кофе: да, я думаю то же.
– Ну какой милый! ,- закричала Зина, вскочила и хлопнула его по плечу. Ладно, некогда с вами разговаривать, надо бежать. Скажите Лизе, что была.
И в минуту Зина выскочила из комнаты. Петя хотел сказать ей что–то вдогонку, но было поздно, да и все равно: то, что хотелось крикнуть, трудно было выразить словами.
Петя понимал это и был даже рад, что он один. Как всегда, когда бывал взволнован, он должен был ходить. И чем больше вокруг незнакомого народа, тем лучше.
Петя вышел на Никитскую, к Тверскому бульвару. Было еще рано; бульвар имел тот чистый вид, как обычно по утрам. Снег чуть похрустывал, тихи и задумчивы были деревья, хранившие под снежной одеждой свою жизнь, столь же непонятно–великую, как жизнь неба, ветров, земли. Пете казалось, что сейчас он часть чудесной симфонии, светлой и мажорной. Все вокруг идут, тысячи людей спешат, едут, чувствуют, мыслят все в ритме одного пульса, и этот пульс - Жизнь.
Пете приятно было отдаться спокойной силе, он шел, не зная сам, куда именно. Точно в полусне проходил он по
В таком настроении Петя решил, что ему надо зайти в кафе Трамбле, на углу Кузнецкого и Петровки.
Видимо, ему нравилось, что можно сидеть у зеркальнаго окна и наблюдать всех, смотреть на весело–кипящую людьми улицу и мечтать.
Он так и сделал. Ему не мешали. Два-три завсегдатая читали газеты, и перед Петей пробегали дамы, шли молодые люди, катили рысаки, плелись извозчики, изредка бурчал автомобиль.
Вдруг в этой сутолке метнулась ему в глаза на другой стороне фигура: на своих длинных ножках, заалевшая от мороза, с выбившейся прядью волос , бежала, разумеется, Лизавета. Петя вскочил, хотел постучать ей, но сконфузился, сел: понял, что, все равно, не услышит. Но Лизавета остановилась, взглянула, вся покраснела и, легко подобрав юбку, бегом кинулась в кафе к некоторому смущению дам и порядочных людей.
Через минуту она была уже с ним, и завсегдатаи подняли от газет головы - их нельзя было не поднять: слишком много влилось свету в темно-коричневую комнату.
– Здесь? ,- спросила она, вздрагивая ноздрями: зачем здесь? Что делаете?
Лизавета имела такой вид, будто сейчас сорвется с места и улетит, как светлая комета. Некогда ей было, куда–то надо спешить, мчаться - не ждет жизнь.
– Тут хорошо, - сказал Петя. Я не знаю...да, вот здесь...
Он чувствовал, что говорит что–то смешное, нелепое, но по ее глазам видел, что это хорошо, что она меньше была–б рада, если бы он сказал умно ? и, в конце концов, он совсем сбился, замолчал и покраснел.
— Кофе, — сказала она неожиданно: — чашечку.
И, делая вид, что ей интересно это кофе, и как будто она его пьет, Лизавета блестела глазами и говорила о разных пустяках, о магазинах, портнихах. Петя рассказал о Зине, но оба, перекидываясь лишь им понятными взглядами, все время были в электрическом состоянии: между ними вчерашняя, светлая тайна, сиявшая во всех мелочах слов.
И, как немногие дни жизни , этот день обратился для них в свет, в счастье: возвращенье домой под руку и обед, и разговоры с Алешей, сразу почуявшим, в чем дело, и вся суетня гостей, толокшихся, как нарочно, массой, и вечер фельдшериц в Дворянском собрании, которым они закончили день. Нынче был особенно вкусен воздух, особенно весела Москва, особенно хороша полоска багрянца на закате: необычно хрустел под ногой снег, прозрачней зал Собрания, свет люстр чище. Сотни барышен, танцевавших со скромными студентами, представлялись милыми, полными любви. Оркестр гремел вальс и трогал сердце.
Метелица, сыпавшая сверху, снизу, с боков, когда выходили из Собрания, мчавшаяся веселым свистом по бульварам и улицам , тоже была замечательной, навсегда врезалась в сердце. Никогда больше не пахло так разрезанным арбузом. Вряд ли найдется и извозчик, что мчал бы так легко, сквозь снег и ветер, Петю с Лизаветой в их родные края.
Это бывает лишь раз. Те, кто это знает, остановятся на минуту, взглянуть, улыбнутся и пойдут дальше. Так всегда было, так и будет.