Дамское оружие
Шрифт:
Балканов строил дом вместе с Верой и всегда с радостью сюда приезжал. Поначалу Вера хотела выстроить коттедж из кирпича. Впрочем, этого больше хотел Павел Сергеевич – ему казалось, что пейзажи Ладоги чем-то напоминают Нормандию, и каменный дом на берегу озера будет напоминать замок, наподобие тех, что возвышаются на скалистых пятачках обветренной, задубелой стороны Франции. Тонкая, поэтическая сторона души Павла Сергеевича неудержимо стремилась к буржуазности хотя бы в таком варианте. Балканов приложил немало усилий, чтобы объяснить новоиспеченному буржуа, что при той сырости и влаге, которая существует в этих местах, кирпичный дом обречен. Во – первых, чтобы его протопить, в доме
Гусакова сумели переубедить. Но дерево требовало вдумчивого подхода. Что выбрать – калиброванное бревно или брус? У каждого материала были свои достоинства. И недостатки.
Остановились на клееном брусе. В Питере качественного клееного бруса не нашлось. Пришлось закупать финский. Балкановские поставщики посоветовали, где можно купить “ клеенку” подешевле. Гусаков ехать за материалом отказался, сослался на то, что ему могут подсунуть брак. Балканов, одолжив Гусаковым деньги, вместе с Верой съездил на север Финляндии и привез две машины желтого, как сливочное масло, и гулкого, как колокольная стенка, клееного бруса.
Строить из такого материала было сплошным удовольствием. Дом собирался, как детский конструктор. Веселый, просторный, теплый, на зависть всем соседям. Уже после того, как Гусаковы возвели два этажа, кое-кто построил себе точно такой же. Гусакова это злило. Как-то по пьянке сунулся к соседям – качать права. Дескать, зачем строите ? Кто дал такое право? Чуть по роже не схлопотал. Вера, посмеявшись над заносчивостью мужа, выкрасила стену, выходящую на озеро, розовой краской. А боковую – зеленой – цвета усыхающей травы. Теперь издали зеленые боковушки сливались в сплошной зеленый фон, а розовый фасад светился, как младенческие десны. Дом улыбался. Дом смеялся над серой глыбой воды, над моросящим дождем, над унылыми домами богатых аборигенов. Он был по-настоящему живым – дерево дышало. Финские продавцы предупреждали, что в таком доме в течение суток воздух будет меняться дважды. И это ощущалось – когда внутри было жарко, до одури, натоплено, вдруг в какое-то мгновение все менялось – спелый жар уходил, словно вытолкнутый легкими, деревянными руками, по комнатам шагала сосновая свежесть, невидимый лес колыхался рядом, заботясь о тех, кто ему доверился. Дом дышал, жил, баловал хозяев и гостей.
Конечно, если бы не Вера, дома бы не было. Эти стены возникли не из клееного бруса – из ее терпения, крыша – из энергии, фундамент… Да, фундамент был весь, как и характер – из булыжника. Крепкий, недвижимый, на века.
Потому Балканов при каждом удобном случае не ленился напоминать Вере о её заслугах в строительстве дачи. И Вера это ценила…
– Где это вы ходите? – сразу же закричал Ребров, увидев вошедшего Балканова.
Он беспрестанно крутил головой, оглядывался по сторонам, то вскакивал, то снова садился, словно ему было невтерпеж, надо было бежать и только случившееся застолье сдерживает неукротимый порыв, нескончаемую энергию.
– Да по берегу ходил… – виновато сказал Балканов, мимоходом глянув на Иру, занятую беседой с Верой. – Столько воды сразу, что голова кругом…
Балканов уселся, наполнил рюмку, стоящую перед ним, пупырчатой пепси-колой, глянул на Реброва, собравшегося произнести тост. Ребров встал.
– Ну, Вера! – сказал он, подымая стаканчик с минеральной водой. – За твою молодость, за твою энергию и удачливость. Чтоб всё это стояло на прочном фундаменте счастья и здоровья. Пашка! – он строго посмотрел на Гусакова – береги жену!
– Да
Иринин фужер с шампанским с тихим звоном столкнулся с рюмкой Балканова, она быстро на него посмотрела, отвернулась. Ребров шумно сел, стал ковыряться в натертой меленько огуречно – морковной массе, приготовленной Верой специально для него.
Ребров был дальним родственником Гусаковых. Раньше, когда Сергей Харитоныч жил с прежней семьей, он почти никогда не наведывался к Вере с Павлом, считая их мелкотой, недостойной его дружбы. Да и действительно – кто были Гусаковы до всех этих перемен? Павел Петрович – доцент в заштатном институте. Вера – инженер на «Электросиле». А Ребров уже в те годы возглавлял небольшой завод, ездил на службу в чёрной «Волге», отдыхал на полузакрытых советских, а то и на зарубежных курортах. В первые годы перестройки он вознеся ещё выше, налево и направо брал у государства кредиты, открывал кооперативы. На это время пришла и его вторая молодость. Когда голова окончательно закружилась от открывающихся горизонтов, Ребров не удержался, и как прежнюю «Волгу» на новый «Мерседес», сменил жену на молоденькую секретаршу.
Но прошли годы, время стало устаканиваться. Оказалось, что украсть, в общем-то, нетрудно, гораздо сложнее заставить украденное приносить доход. Скользкий, присвоенный кусок вырывался из рук, падал под ноги. Ребров его подымал, снова пытался куда-то пристроить. Но кооперативы лопались, как накачанные воздухом трехлитровые банки с огурцами, завод разваливался. Откуда-то появились бандиты, вырвали кусок из дрожащих пальцев. Ребров заработал язву. Пока он ездил по санаториям, собственность разворовали, старых друзей он отвадил, когда было хорошо. Новые отвернулись сами, почуяв, что со старой овцы невозможно состричь шерсти – ни клока, ни пуда. Да и жена стала поглядывать по сторонам, присматриваясь, куда можно пристроить капиталец, дарованный природой – парочку стройных ног, сочные ягодицы, крепкую, молодую грудь.
В поиске банка, пригодного для капитала, Даша одно время приглядывалась к Балканову. Он едва отбился. Атаки производились при всяком удобном случае: Даша то стреляла дуплетом, оказываясь там, где можно было прижаться к Балканову грудью, то одиночными – вбивала колено ему между ног, пользуясь тем, что под столом всегда ночь и никто ничего не видит.
Так что каждый из Ребровых нашёл у Гусаковых то, что им было нужно: бывший промышленник родственное участие и необходимое уважение. Супруга – возможность развлекаться в девственных, дремучих лесах гусаковской целомудренности.
В последнее время Ребров изо всех сил доказывал всем, в том числе, и себе, что он ещё «О-го-го!» В «о-го-го!» входил бег трусцой по утрам, строжайшая диета, бесконечная демонстрация присущей ему энергии и свежести. Привезенные акваланги, вероятно, знаменовали переход Реброва на новый этап освоения «О-го-го!».
И, действительно, закончив ковыряться в морковно-салатной кашице, Ребров повернулся к хозяйке:
– Веруня, а как ты смотришь на то, чтобы мы немного поплавали?
Вера пожала плечами.
–Да, пожалуйста… Если вам хочется…
Ребров с виноватой нежностью глянул на жену.
–Дашенька, как?
Даша усмехнулась, со скучающим видом бросила.
– Папик, лишь бы тебе было хорошо…
Ребров недовольно нахмурился.
– Дашенька, ты же знаешь, я терпеть не могу, когда ты называешь меня папиком?
Даша насмешливо глянула в его сторону. Вот поэтому-то и называю.
Она мстительно усмехнулась и перевела взгляд на проректора – вероятно, избрала его новым объектом охоты. Балканову стало жалко Реброва, он поднял обе руки вверх.