Дар памяти
Шрифт:
Всего лишь неожиданно, вот и все.
Карл нахмурился.
Хенрик пошарил в кармане и вытащил часы.
Я обещал навестить одного пациента сегодня вечером. Будут новости, сообщай.
Он пересек комнату и вышел в холодный холл, откуда мгновенно и с громадным облегчением аппарировал. Впервые за сорок лет ему было неуютно в замке Рабштейн.
Неприятно… - пробормотал Карл, выходя в холл вслед за Хенриком и пожимая плечами. Хенрик знал его слишком давно, чтобы предполагать подобную нелепость. Должно быть, тот просто растерялся и ляпнул первое,
Он постоял несколько мгновений в темном холле, где было гораздо свежее, чем в небольшой комнате для ритуалов, и уже хотел было вернуться и рассортировать пластины, как вдруг от кресла перед камином послышался голос:
Хенрик очень спешил. Должно быть, вести от старых костей не слишком веселые?
Карл это заявление не прокомментировал.
Какими судьбами? – спросил он, разжигая огонь в камине и подходя ближе. – Разве сегодня вечером ты не собирался быть со своей пациенткой?
Гжегож левитировал в камин пару небольших поленьев из стоявшей рядом корзины.
Что бы ты сделал, – спросил он, - если бы долг говорил тебе одно, а сердце другое?
Печальный вопрос.
– Облокотившись на камин, Карл провел кончиками пальцев по виноградным листьям, вырезанным из серого камня. – Полагаю, что это зависело бы от обстоятельств, от того, насколько близкие мне люди участвуют в ситуации с другой сторо...
Хорошо! – перебил его Гжегож. – Как ты думаешь, я мог бы влюбиться?
Почему ты меня спрашиваешь об этом? Разве я могу ответить за тебя?
Потому что я не понимаю, влюблен ли я. Я не понимаю, насколько сильным должно быть это чувство, - Гжегож сердито помял кружевное жабо.
Карл усмехнулся.
И ты решил выбрать меня в советчики! Дорогой племянник, в моей жизни была одна-единственная женщина, я был влюблен только в нее, и было ли это той любовью, которая нужна тебе, я понятия не имею.
Ты всегда окружен роем студенток. Неужели ни одна не вызвала твоего интереса?
Не вызвала. И кстати, о любви. Я думал о том, почему взорвался обогреватель. Каким-то образом в смесь мог попасть?..
Забудь, - быстро сказал Гжегож. – Я уже знаю, почему он взорвался. Но ты не ответил на мой вопрос. Скажи, если бы у тебя был пациент, который очень хотел излечиться, а ты бы знал, что если он не излечится, с ним произойдут великие вещи и, может быть, он даже спасет весь магический мир… ты стал бы его лечить?
Карл оторвался от созерцания узора и пристально посмотрел на племянника. Лицо Гжегожа было еще бледнее обычного.
«Все муки на лице написаны, - подумал Карл. – Мука и сила».
Гжегож был очень сильным. Карл не сомневался в этом и раньше, как и в большом сходстве племянника с покойной сестрой, а теперь эта внутренняя сила поразила его. Перед ним, без сомнения, стоял тот, кому суждено было участвовать в чем-то великом.
Разумеется, стал бы. Я не верю в пророчества, - сказал Карл. – Потом, если пророчеству действительно суждено сбыться, значит, мой пациент не вылечится.
«Возможно, я только что спас кому-то
Я так и думал, что ты это скажешь, - с горечью рассмеялся Гжегож.
«Выглядит так, будто я лишил его последней надежды».
Тот неожиданно поднялся, сделал пару шагов к центру холла и остановился, словно бы раздумывая, аппарировать или нет.
Карл выразительно взглянул на открытую дверь ритуальной комнаты. Кости ждали его.
Гжегож вынул палочку и с отчаянием посмотрел на него.
Знаешь, мне все больше кажется, что все вот-вот полетит в тартарары, - сказал он, тряхнув бледными локонами. – И что хуже всего, именно я его туда и пошлю.
Вспомнил Гарри не сразу. Началось все с того, что Малфой схватил его в коридоре за руку, отодвигая. Гарри и вправду мешал ему пройти. Он сам не помнил, с чего торчал там, в проходе, перед дверью кабинета зельеварения, почему не пошел сразу в класс, ждал ли Рона или еще по какой-то смутной причине. Возможно, Гермиона опять дала повод для размышлений, ее странное поведение в последнее время. Гарри был уверен – тут что-то не так. Но, в любом случае, что бы он там ни делал, в этом чертовом проходе, повод сразу же забылся. Не до того было. После этого чертового движения Малфоя не до того.
Малфой, по сути, не сделал ничего такого. Просто взял его на короткий миг за руку, проходя. Даже не толкнул. Сам Гарри точно так же бы сделал, если бы ему надо было мимо кого-то пройти. С Малфоем не было слизеринцев, никто не был свидетелем, никто не загоготал. Сам Малфой не сказал ни слова, просто прошел. Скорее всего, он даже не видел, кто был перед ним, чья спина. Гарри открыл было рот, чтобы возмутиться, но ему вдруг стало как-то нехорошо. Прикосновение… всего лишь прикосновение… Если бы Малфой еще оставался в коридоре, Гарри наверняка бы ударил его. Нет, не ударил бы – зверски избил.
Голова весь вечер не просто болела – раскалывалась. Обыкновенное прикосновение – и такая ярость… Невольно вспомнишь второй курс, свои собственные метания – какой ты, и действительно ли у тебя так мало общего с тем, кого боятся называть? На ужин Гарри не пошел. Гермиона заикнулась было о том, что стоит сходить за зельем в больничное крыло, но он быстро сказал, что это пройдет, и удрал в пустую спальню мальчиков, надеясь, что она не воспользуется привилегией и не последует за ним.
По дороге в больничное крыло тоже можно встретить Малфоя…
Гермиона, умница, не только не пошла за ним, но, видимо, попросила не трогать его и всех других. Оставшись в покое, Гарри свернулся в позу эмбриона и вскоре задремал. Тогда-то и вышло, что прикосновение – это не просто прикосновение, и вовсе не Малфой изначально прикасался к нему, а Снейп.
Хорошо, что заглушающие ставились на полог уже автоматически. Гарри подскочил с диким криком, сел, тревожно озираясь по сторонам, сердце билось в грудную клетку размеренно, но очень громко, словно колотушка ночного сторожа из средних веков. Снейп. Прикасался. К нему. Пальцами, палочкой. Залечивал синяки. В туалете. К голому!!! К голому совсем. Что было до этого, Гарри не помнил, но не сомневался, что что-то совсем уж отвратительное. А если, если то самое, что?..