Дайте место гневу Божию (Грань)
Шрифт:
Умереть бы, подумала Римма, умереть – но только ненадолго, а потом проснуться и выйти из туалета, когда все будет кончено, или Черноруцкую застрелят, или гаденышей повяжут… нет, еще позже, когда всего этого больше не будет, каким-то образом все исчезнет, забудется, сделается недействительным…
Серый, Ира и Андрей остались на кухне одни.
– Жалко тетку, – сказал Андрей. – Впервые такое дурацкое ДЕЛО – все с колес! Неужели в этом долбанном Протасове нет пары нормальных свидетелей?
– Мне все больше кажется,
– Надо будет запросить Управу – сколько баллов за форс-мажорные обстоятельства, – решил Серый. – Ты сейчас останешься тут, присмотришь за теткой, а мы с Андреем спустимся, погуляем по двору, найдем подходящее место. Не днем же, в самом деле…
Телефон трезвонил как бешеный. Я схватила трубку.
– Это Фесенко, – не здороваясь, сказал старый провокатор, которого я уже давно простила. – Есть там кто-то из ваших?
– А что?
– Нужно срочно найти Ольгу. Она же без царя в голове! Я позвонил ей на работу и опоздал. Она уже ухлестала!
– Куда?
– То-то и оно! Коллегам сообщила, что та старая дура, которая предлагала старинные снимки, раскопала еще какие-то письма, и все это можно увязать с Борисом Акуниным? Знаешь, по которому кино снимают? Она не хотела ехать, но старая дура ее уговорила. И вот она опять понеслась на ночь глядя к этой дуре!
– Ну и что?
– А там ее на днях чуть не пристрелили. Там не двор, а мечта киллера. Она просто не знает, что рискует! Мне уже и тогда эта история с фотографиями не понравилась. Послушай, я далеко, я не успею! Нужно ее перехватить! Квартира тридцать шестая, вход со двора! Записывай…
Он продиктовал адрес полностью. Тут как раз вошел Марчук.
– Бригада, на выход! – скомандовала я, искренне наслаждаясь своей минутной властью. – Это «стихийное бедствие» опять лезет поперед батьки в пекло!
Он забрал у меня трубку, но услышал там лишь гудки.
– Ну что же, время суток позволяет, – сказал он, осмотрев в окно. – Алексей! Георгий! Куда вы там запропали? А ты сиди на телефоне – вдруг Фесенко еще раз позвонит.
Заглянул Нартов.
– Ты, Вить, чего орешь?
– Управа опять Черноруцкую гоняет. Пошли разбираться!
Стоило второй отдельной загробной бригаде уйти (а уходили они так, что я даже не могла понять принципа – в тень им, что ли, нужно было отступить, чтобы раствориться и выйти из мрака в нужном месте?), как телефон опять зазвонил.
– Ушли? – спросил Фесенко. – Слушай, я тут машину поймал! Сам тоже поеду! Даже если Ольга туда еще не добралась – пойду к старой дуре и душу из нее вытрясу!
– Давно пора, – одобрила я.
Выходит, уже незачем
Вооруженный дурак у входа пропустил меня наружу без вопросов – решил, видно, что я припозднилась в чьем-то кабинете. Бизнес-ковчег стоял очень выгодно – улица неведомого армянского революционера Аствацатуряна была торгово-транспортной, там и трамвай ходил, и жизнь кипела, сейчас, правда, из магазинов работали только круглосуточные, но поблизости от бизнес-ковчега был какой-то трехэтажный притон разврата с невероятной сияющей рекламой, и возле него всегда можно было поймать такси.
К моему приезду у ворот дома, где жила старая дура, столпился немногочисленный народ. Я, уже догадываясь, что дело неладно, выскочила из машины, сунув втрое больше положенного без сдачи, и перебежала улицу. Тут раздался выстрел, за ним – два почти одновременно.
– Давно не стреляли! – неодобрительно молвила бабуля в халате, вопреки суеверию, вздумавшая выносить мусорное ведро на ночь глядя. – Давно оттуда покойников не выносили!
– Дурной двор, – согласился пожилой мужчина с таксой. – Встаньте, Анна Ильинична, сбоку, не дай Бог, вас зацепит.
– Как же я теперь домой попаду? – причитала молоденькая, но уже сильно хозяйственная жена с двумя пакетами продовольствия. – Меня Колька убьет – скажет, опять у Наташки засиделась!..
– Да слышит же Николай, что стреляют, – перебил ее мужчина с таксой. – Я вот тоже попасть не могу. Фредди все дела сделал, побегал, я так рассчитал, чтобы новости не проворонить, и на тебе! Стреляют!
Я проскочила между мужчиной и бабулей и побежала в глубину опасного двора, как раз на звук четвертого (а может, и десятого) выстрела.
Я должна была все видеть! Когда я все вижу, все замечаю и все запоминаю, я – око Божье, и ни одна пуля меня не тронет!
И я увидела у самой двери, ведущей на черную лестницу, тело. Живые так не лежат, подумала я, тем более – живые женщины так не лежат. Все задралось, дорогие тряпки – в грязной луже…
И все же надежда погнала меня перевернуть тело вверх лицом, прижаться щекой к груди, схватить правую руку в поисках пульса. Пульса и сердечного стука не было, но я все еще надеялась и потому стала расстегивать невероятный Ольгин жакет, лилово-розовый, отороченный бледно-лиловым фальшивым мехом.
– Бесполезно, – сказал, остановившись рядом со мной, Даниил. – Не уберегли. Но она искупила свои грехи. А теперь будет что-то иное.
– Нельзя ее тут оставлять, – ответила я. – Сейчас понаедут, начнется суета. Когда поймут, что убили не кого-нибудь, а Черноруцкую, весь дом на уши поставят. Старую дуру хватит инфаркт! А она нам нужна.
Но меньше всего меня беспокоила судьба женщины, которая подставила Ольгу.
Я сама не знала, почему мне так важно забрать ее отсюда.
Из глубины двора раздался выстрел, другой, третий…