Дайте место гневу Божию (Грань)
Шрифт:
– Будем звонить до упора, – решил младший из гостей. – Если она ведет ночной образ жизни, то ее таким звонком не удивишь.
– Тоже верно, – согласилась девица.
Римма редко сталкивалась с современной молодежью. На работе самой юной была двадцатипятилетняя Настя. А парней и молодых мужчин Римма и вовсе только на улице видела. Она не знала, чего ожидать от гостей – выглядели, как боевики, разговаривали спокойно, не повышая голоса… Сколько же им лет, подумала Римма, ведь совсем дети, особенно маленький…
– Рискнем, –
Римма набрала номер, молясь Богу, чтобы Черноруцкой не случилось дома. Но тележурналистка оказалась, как всегда, непредсказуема – вернее, Римма просто не знала, какой нагоняй получила Ольга от Фесенко. Черноруцкая приехала домой засветло и возилась с литературой – очередной исторический безумец собрался искать библиотеку Ивана Грозного в Протасове, и ей хотелось по крайней мере узнать – был ли при Грозном город Протасов, или на этом месте рос вековой лес.
– Внимательно, – ответил голос Черноруцкой. Это была новая мода – сократить до одного слова фразу «я слушаю вас внимательно».
Римму охватила паника – нужно было что-то говорить, но она еще не успели придумать – что именно. Назвав свое имя, напомнив обстоятельства знакомства, она пыталась изобрести что-то вразумительное – и ее осенило.
Возможно, еще и потому осенило, что длинноволосая девица что-то прошептала на ухо парню, который явно был в компании главным, и парень нахмурился.
Римма заговорила о том, как, чувствуя себя обиженной Ольгиным недоверием, она связалась с одним старичком, родная мать которого сильно дружила с придуманной фрейлиной, и старичок после долгих расспросов признался – письма фрейлины мать не уничтожила, припрятала, и теперь он охотно передал бы их в какой-нибудь музей.
Ольга выразила сомнение в ценности писем. Если женщина, заехав подальше от Санкт-Петербурга, исхитрилась выдать себя за фрейлину, это еще не значит, что в ее переписке есть какие-то достойные внимания факты и детали.
Как на грех, трубка у Римминого телефона была устроена так, что голос Ольги раздавался чуть ли не всю кухню.
– Я сама видела эти письма, – подсказала девица.
– Но я же сама видела эти письма! – воскликнула Римма.
Видя, что разговор не складывается, троица подвинулась к ней, и лица самим своим спокойствием уже не предвещали ничего хорошего.
Ольга Черноруцкая была обречена – вот что прочитала Римма в спокойствии юных лиц. Ее деловито пристрелят, или утопят, или удавят во имя торжества справедливости. И это, скорее всего, будет действительно справедливость – Черноруцкая непременно кого-то своими выкрутасами довела до белого каления, до ярости, до отчаяния, до маразма!
Потом троица смоется, а на казенный стул по нужную сторону следовательского стола сядет Римма Горбачевич.
Ведь поди знай, кто там у нее сейчас сидит и слушает разговор! Если Черноруцкая в такое время дома, то уж точно не одна.
Нужно было сказать что-то такое, непонятное для гостей, но достаточное, чтобы Черноруцкая бросила трубку.
– Если вам эти письма неинтересны, я предложу их кому-нибудь другому, – подсказала девица.
– Я отвезу их в Москву, – добавил долговязый парень.
– К Борису Акунину, – вдруг сказал маленький. – У меня тетя работает в издательстве Захарова, где его начали печатать. У меня даже его телефон есть.
Римма никак не могла понять – это подсказка? Или – что?
– Откуда, Андрей? – спросила девица. – На кой он тебе?
– А ты не поверишь – тетя заболела, попросила – я ему какие-то бумажки на подпись возил. Погоди, сейчас найду… – малолетний гость полез за сотовым, часто нажимаемая кнопочка прерывисто запищала. – Вот!
Долговязый взял сотовый с номером на экране и положил перед Риммой.
Нужно было сказать какую-нибудь чушь! Но она не могла. Она кое-как повторила то, что поочередно подсказали гости, и привела телефонный номер в качестве доказательства. Ольга могла позвонить и убедиться, что на том конце провода действительно знаменитый Акунин!
– Ну ладно, – сказала Черноруцкая. – Тут фифти-фифти, шансов за то, что письма ценные, столько же, сколько против. Давайте договариваться…
Когда встреча была назначена, девица разлила по чашкам сперва утреннюю заварку, потом кипяток. Гости повеселели, заулыбались. Римма, с грехом пополам играя в сопричастность к великому делу справедливости, поглядывала на телефон. Нужно было ночью, когда гости уснут, перезвонить и отменить встречу.
Но долговязый перехватил ее взгляд.
Ни слова не говоря, он взял телефон – в одну руку, шнур – в другую, и выдернул контакты из клемм.
– На работу вы завтра не пойдете, – сказал он, – продовольствие мы принесем. А если что-нибудь такое придумаете…
Что тут можно было придумать?! Римма демонстративно встала и ушла в ванную, совмещенную с туалетом. Там она села на унитазную крышку и поняла, что хочет умереть – сейчас же, немедленно, чтобы больше ничего не было – никакой Черноруцкой, никаких незваных гостей. Умереть – но как-нибудь так – усилием воли и без всяких мучений…
Вдруг осенила мудрая мысль – нужно рассказать этой компании о провалившемся покушении на Черноруцкую! О стрельбе на кладбище, о взводе ментов, охранявших, как выяснилось, журналистку и наблюдавших за ней из примогильных кустов! Дети по крайней мере призадумаются… изобретут что-нибудь другое, не связанное непосредственно с Риммой…
И вторая мудрая мысль перебила первую: эти гаденыши уже подозревают ее в предательстве, рассказать, как провалилось покушение, в котором она участвовала, – самолично затянуть петлю на собственной шее!..