Дайте собакам мяса
Шрифт:
В прошлой жизни мне пришлось надевать мундир раз или два, по каким-то серьезным праздникам. В этой я в форму ещё не облачался ни разу, только менял погоны — сейчас там красовались свежие майорские звезды. Впрочем, спрашивал я больше в шутку, потому что ещё сохранил остатки разума и не собирался надевать эту официозную штуку на знакомство с родителями Татьяны.
Но мне надо было как-то отвлечься от беспокойных попыток вспомнить, как такое же знакомство случилось в моей прошлой жизни. Кажется, на бегу и на вокзале — мы с моей женой были студентами, которым даже гостей пригласить некуда, а они ехали транзитом через Москву, и меня использовали в качестве тягловой силы,
Но на этот раз я решил, что всё будет по правилам.
* * *
План работы моей группы утвердили без замечаний, что явно привело полковника Денисова в состояние легкого шока — а он в своей жизни повидал многое. «Даже не спрашивали, что почём», — как-то нервно сказал он, передавая отмеченный высокими визами документ. Я же не удивился — видимо, мой план попал в тонкие струны начальственной души, но ещё вероятнее — им понравились сроки исполнения. Конечно, наверняка они думали, что я слишком высоко прыгнул, обещая уложиться с расследованием в месяц, но я собирался их удивить. Месяц не месяц, но через полтора моя группа должна будет заниматься совсем другими делами, оставив московских диссидентов на закуску.
Да, я всерьез называл эту группу «моей». Начальники КГБ не были идиотами. Можно было считать — как один писатель в будущем, — что они зачем-то работали на развал страны, но никаких железобетонных доказательств такой работе не было. Напротив — они всеми силами пытались укрепить советскую власть и обеспечить построение социализма и коммунизма. Возможно, они не слишком разбирались в высоких материях, но ценить тех, кто делал дело, умели хорошо. А я собирался сделать порученное мне дело на «отлично». И даже без минуса.
Ну а после того, как заметная часть диссидентов первого ряда отъедет в места не столь отдаленные — пусть ненадолго, на годик-два, — нужно не торопясь заниматься этой камарильей всерьез. Вскрывать связи, вводить своих агентов в узкие места, дискредитировать оставшихся или готовить дискредитацию тех, кто после освобождения вернется к старым делам. В общем, работы было полно — и это не считая того, что втайне я уже думал над большой операцией по разгрому националистических идей в советских республиках.
Прямо сейчас в ЦК идет грызня вокруг первого секретаря Грузии Мжаванадзе — насколько я помнил, сидеть ему на своем посту оставались считанные месяцы. Но как бы ни был плох этот Мжаванадзе, с Брежневым его связывала определенная дружба, а это значило, что он не слишком наглел. Пришедший на его место Шеварнадзе наглеть будет — к тому же он из системы МВД, а это структура Щелокова, так что в число сторонников Андропова он точно не попадет.
Впрочем, там всё Закавказье и Среднюю Азию надо чистить от бывших баев и родоплеменных привычек. Я бы предложил раскидывать этих деятелей по стране — оказавшись вдали от своих, они не утрачивали азиатской предприимчивости, но переставали прислушиваться к мнению старейшин. Но сейчас такие предложения сочтут покушением на основы ленинской национальной политики — и сделают по мне соответствующие выводы.
Поэтому я не гнал лошадей, усадил подчиненных за написание повесток и доставку их адресатам, а сам с чистой совестью выделил субботу на дела приятные и необходимые — то есть на знакомство с родителями Татьяны.
— Лучше костюм, — она на секунду оторвалась от своего платья. — Хотя, думаю, папе мундир понравится. Но маме это напомнит войну, а это неправильно.
Я
* * *
В будущем было очень сложно пройти мимо истории актрисы Валентины Серовой, так что я её знал, пусть и в общих чертах — и находил много сходства с историей матери Татьяны. Конечно, дьявол прятался в деталях — Нина Павловна Иваненко не была актрисой, а её второй муж не был поэтом, автором стихотворения «Жди меня» и всемирно известным драматургом. Но и пересечений имелось немало. [1]
Иваненко она стала по первому мужу — летчику-истребителю, который погиб в самом начале войны, в сентябре 41-го, так и не увидев свою дочь. Нина Павловна родила в декабре, провела с ребенком ровно месяц — и ушла на фронт, правда, не в строевую часть, работала машинисткой при штабах будущего Маршала Победы Константина Рокоссовского — сначала на армейском, а потом и на фронтовом уровне. Прошла всю войну, демобилизовалась одной из первых — уже с новым мужем, героем-разведчиком Евгением Архиповичем, который её ребенка от первого брака удочерил, а на смене фамилии не настаивал. [2]
Жили они в трехкомнатной квартире одной из «сталинок», что облепили Ленинский проспект за последние пару десятилетий. Я не исключал, что эта квартира им досталась в том числе благодаря хоть какому-то знакомству с Рокоссовским — тот несколько лет в конце 50-х был в фаворе, лишь потом потерял расположение Хрущева и в итоге оказался не у дел за несколько лет до смерти. Но поднимать эту тему в разговоре с семьей Татьяны я не собирался.
Тем более что эта семья неожиданно для меня оказалась очень большой. Познакомиться со мной приехал двоюродный дядя Татьяны — из её рассказов выходило, что именно он познакомил Нину Павловну с мужем-летчиком; звали его тоже Евгений. Меня вообще немного замутило от количества Евгениев на квадратный метр — сын этого дяди тоже был Евгением, и его сын — тоже. Видимо, это была какая-то семейная традиция, углубляться в которую я посчитал опасным. Впрочем, самый младший Евгений пока был довольно милым пятилетним малышом и заводить новых Евгениев не торопился.
Была ещё сестра Евгения-разведчика Светлана — с мужем, который, к счастью, был всего лишь Вадимом, и двумя дочерьми-школьницами. И ещё была бабушка Татьяны, мать её матери, сухонькая старушка лет восьмидесяти, которую звали — та-дам — Евгения Аристарховна.
Когда мне представили всех членов этого семейства, я сразу задумался о позорном бегстве, и нимало не стыдился этих мыслей. Жизнь не готовила меня ни к чему подобному, да и Татьяна, кажется, была не в курсе желания родителей устроить общий семейный сбор в честь моего визита. Во всяком случае, она тоже затравленно переводила взгляд с одного родственника на другого, слабо улыбалась женщинам и детям — и очевидно требовала поддержки. Так что мне пришлось собрать всю свою волю в кулак и приобнять её за плечи.
— Что тут происходит? — шепнул я ей на ухо, когда гости начали рассаживать за богато накрытый стол.
— Ничего не понимаю, — тоже прошептала она. — Мама говорила, что будут только она и папа. Наверное, что-то случилось.
Если что-то и случилось, то нам об этом сказать так и не удосужились, но следующий час был самым ужасным в обеих моих жизнях. Меня допрашивали так, как никаким следователям Конторы и не снилось; мне приходилось проявлять чудеса изобретательности, чтобы не сболтнуть лишнего, а несколько раз я прямо говорил, что не могу говорить о том-то и о том-то в силу специфику учреждения, в котором служу.