Дайте собакам мяса
Шрифт:
— Нет, действий не опасайтесь, — уверенно сказала Зинаида Степановна. — И почему вы уверены, что автор — она?
— Почерк женский, все эксперты в этом единодушны, — не моргнув глазом, сказал я.
— Вот как… Что ж, они правы. Но мне бы не хотелось, чтобы Элеонора пострадала. Она… как бы это сказать… с чудинкой, но в целом безобидная. И у неё была в жизни очень серьезная трагедия, что повлияло на неё не лучшим образом. Вот такие письма — это лишь следствие…
— Она не пробовала сходить к психологу? — поинтересовался я. — Медицина развивается
— Нет, я предлагала, у меня есть очень хорошие знакомые в Сербского, — Зинаида Степановна покачала головой. — Боится она… или не хочет оставить те переживания в прошлом.
— А что у неё случилось? — спросил я, хотя уже мог предположить ответ своей собеседницы.
Пятидесятилетние женщины сейчас — это поколение, молодость которого искорежила война. Лет через десять Борис Васильев напишет свою повесть «Завтра была война» именно про них, а совсем недавно именно они стали героинями фильма по другой его повести — «А зори здесь тихие». В общем, 22 июня 1941-го эти женщины встретили 19-летними юными красавицами, а 9 мая 1945-го — 23-летними старухами, не по возрасту, а по пережитому.
По Элеоноре война потопталась очень серьезно. Она только-только вышла замуж, родила двойняшек — и тут пришлось срываться из своего дома в Латвии, спасаться от наступающего немца в Ленинграде, который лишь выглядел надежным убежищем… Муж ушел в армию, и больше она его не видела — письмо о том, что он пропал без вести, она получила лишь через год; оба ребенка умерли в самую первую и самую голодную блокадную зиму. Весной сорок второго, когда Элеонора уезжала из Ленинграда, она уже была слегка неадекватной, поскольку кроме смертей своих детей насмотрелась такого, что могло бы воздействовать и на более сильную психику. В эвакуации жила в Вологде, там сошлась с раненым из местного госпиталя; тот вылечился, снова ушел на фронт и погиб где-то в Польше, а ей на память остался ребенок, который прожил лишь год…
После войны Элеонора оказалась в Москве, работала на заводе учетчицей и всю свою нерастраченную энергию направляла на театр. Сами спектакли её интересовали мало, а вот личная жизнь актеров была её коньком. С Зинаидой Степановной они были знакомы лет двадцать с лишним, и это знакомство действовало на Элеонору благотворно. Но в случае с её кумирами — а Высоцкий в этом ряду был даже не первым и не вторым, а где-то ближе к концу второго десятка — не действовало даже присутствие подруги. Элеонора будто срывалась с поводка — и начинала строчить письма в различные инстанции с требованием разобраться в ситуации. Откуда она узнавала разные подробности, Зинаида Степановна не знала, а та не делилась. Я подозревал, что дело как раз в её целеустремленности, которая помогает Элеоноре открывать разные двери. Думаю, если бы она использовала эту свою способность на добывание контрамарок или билетов, то театральная клака в скором времени оккупировала бы все театры Москвы.
Я выслушал эту историю и задумался. Ситуация выглядела не слишком критичной, но что-то всё равно надо было делать.
Я достал контрамарки в Таганку и протянул Зинаиде Степановне.
— Как обещал мой коллега, — я улыбнулся. — Ваша информация оказалась очень ценной.
Она выхватила билеты у меня из рук, вчиталась — и наконец проявила эмоции настоящего театрала.
— Вот как… щедро,
— Дружить всегда лучше, чем воевать, — заметил я. — Дадите контакты Элеоноры? Обещаю, что ничего вашей подруге не будет, но мне нужно убедиться, что моей невесте ничего не угрожает.
— Невесте? — деланно удивилась она. — Да ничего не угрожает… но если уж мне не верите… Панфилова она. Телефон запишите?
Я на секунду завис — у меня внезапно разблокировалось воспоминание из будущего, — и поэтому не сразу понял, о чем меня спрашивает Зинаида Степановна.
— Что? Простите, отвлекся…
— Я говорю — телефон запишите? — повторила она.
Конечно, я записал.
[1] Письмо было опубликовано в 9-м выпуске «Хроники текущих событий» 31 августа 1969 года. Кстати, в википедии «Варшавский договор» превратился в «Варшавский пакт» — это такая вот «их боротьба», для которой исторические документы не указ http://old.memo.ru/history/diss/chr/chr9.htm
Глава 11
«Сегодня мне не надо никого»
Панфилова. Именно эта фамилия вызвала небольшой водопадик воспоминаний, связанных с Тонькой-пулеметчицей. В её биографии особо указывалось, что она родилась под другой фамилией, а Макаровой стала лишь в школе, по неведомой науке причине; впрочем, дело происходило в двадцатые, а там случались чудеса и похлеще. Во всяком случае, объяснение, что кто-то напутал в метрике — обычно это были пьяные паспортистки, председатели местных советов или просто писари, — прокатывало в ста случаях из ста. У Антонины Гинзбург крестной оказалась учительница, которая записала её в классный журнал по имени отца — и она из Панфиловой превратилась в Макарову, что добавило проблем сыщикам будущего.
Всё это я помнил и так — не помнил лишь ту, изначальную фамилию. По идее, её родные — а семья была по-деревенски многочисленной — живы и сейчас; эту Тоньку и нашли через брата, который обитал где-то в Тюмени; про других братьев и сестер в биографиях не упоминалось, словно и не было их никогда. Но теперь я мог исправить это упущение.
И первое, что я сделал, появившись на следующий день на работе — это составил короткий запрос коллегам в Тюмень с просьбой разыскать некоего человека. Исходных данных я им подкинул много — нужный мне человек имел фамилию Панфилов и отчество Макарович, а работал в каких-то структурах, связанных с министерством обороны. Можно было ограничиться только предприятиями, где имелись первые отделы, но я на всякий случай попросил их закинуть невод пошире, чтобы с гарантией накрыло весь город.
Полковник Денисов мой запрос подписал не сразу. Минут пять он рассматривал невзрачную, но составленную по всем правилам бумажку и недовольно морщил лоб.
— Откуда данные? — наконец спросил он. — Ты же говорил, что ничего про эту Макарову не помнишь.
— Да совсем вылетело из головы, — с заметной досадой объяснил я. — Когда я с ней говорил в Лепеле, она называла фамилию брата, жаловалась, что он живет слишком далеко, в Тюмени… тогда не думал, что это понадобится, вот и не записал даже, а потом, как круговерть началась, так и совсем забыл. А тут — прямо озарение.