Дайте собакам мяса

Черемис Игорь

Я по привычке осмотрел улицу Дзержинского — и сразу увидел красную машину, которая выбивалась из общего ряда отечественных «Волг» и «Москвичей». Это было явно что-то иностранное, пусть и не слишком вычурное — не закругленный, а угловатый кузов, приземистый силуэт. Эта машина стояла чуть в стороне от входа нашу Контору, и вроде бы никакой опасности от неё не исходило. Но вот фигура, что стояла рядом, хозяйски опершись о дверь, и поигрывала ключами, мне была хорошо знакома, хотя я и видел его раза три в общей сложности. И я почему-то был уверен, что Высоцкий приехал сюда по мою душу.

Он

действительно встрепенулся, когда увидел меня. Мгновение колебания — и он оторвался от автомобиля и двинулся ко мне, прямо наискосок через проезжую часть, не обратив внимания на сигнал машины, которая вынуждена была резко затормозить перед внезапно появившимся пешеходом.

Я стоял на пороге управления и с любопытством смотрел на Высоцкого.

Я совершенно не боялся его. Если он кинется в драку — что ж, камеры у нас имеются, пусть и не совсем настоящие, но подойдут и всенародно известным актерам. Если будет настаивать на разборках, козырять своими знакомыми — тем придется очень сильно постараться, чтобы отмазать его от возможного нападения на сотрудника правоохранительных органов при исполнении. К тому же я точно знал, что против меня он не вытянет. Прошло уже полгода с момента моего попадания в прошлое; я много занимался, держал хорошую форму, знал возможности доставшегося мне тела и отработал некоторые приемы, которые в этом времени ещё не были широко распространены. В общем, Высоцкий вряд ли сможет нанести мне хоть какой-то ущерб.

Он подошел почти вплотную — и вдруг резко протянул мне руку. Так резко, что поначалу я собирался отбить её в сторону и взять его не болевой прием. И лишь чудовищным напряжением сил мне удалось остаться спокойным и ответить на предложенное рукопожатие. Он пытался меня передавить, но я лишь улыбался, глядя в хорошо знакомое лицо; на виске у него, рядом с ухом, остался мазок телесного грима, и мне вдруг захотелось достать платок и вытереть этот след его работы. Но и от этого я удержался.

— Здравствуй, Владимир, — сказал я, поскольку он молчал. — Какими судьбами?

— Поговорим? — коротко бросил он.

Я пожал плечами.

— Можно и поговорить. Здесь — или?..

— Я на машине, поедем?

— Что ж… шофёр, тогда вези меня… — я чуть улыбнулся. — Не в «Таганку» же? [2]

— Нет, — он коротко мотнул головой и вдруг тоже улыбнулся: — Поближе.

* * *

Высоцкий отвез меня в ресторан в гостинице «Интурист» — намоленное место среди всякой фарцы, спекулянтов и тех, кто хотел хоть немного причаститься к западной культуре. Наши из Комитета тоже тут бывали — но это были сотрудники Второго главного управления, причем из центрального аппарата; московские, например, сюда если и захаживали, то чрезвычайно редко. Но Высоцкого администратор знал, пустил без вопросов, а на меня покосился подозрительно — но десятку принять не забыл.

— Мы тут недавно кино снимали, —

с плохо скрытой гордостью сказал Высоцкий, когда мы устроились за столиком. — Вот, запомнили, приглашали заезжать, но как-то повода не было.

— А что снимали? — спросил я, хотя точно знал, что именно.

Впрочем, элементарную вежливость никто не отменял.

— «Четвёртый» Столпера, у меня там главная роль, — объяснил он. — А тут решили делать заграничный аэропорт, интерьеры подходящие, да и не заметит никто разницы. У нас же ни в «Интуристе», ни в заграничных аэропортах никто не бывал. [3]

Он коротко хохотнул и отвлекся на подошедшую официантку. Заказывал он много и долго, а вот от выпивки отказался — попросил минеральной воды и сок.

Я тоже взял меню, восхитился ценам — они были раза в три выше, чем в пафосной «Праге», — и заказал котлету, которая называлась как-то вычурно, и пиво — в меню числилось штук шесть марок, но по факту в наличии оказалось только темное «Столичное».

— Пить не будешь? — спросил я, когда официантка отошла.

— Нельзя, — Высоцкий покачал головой. — Зашился недавно… съемки опять же, и Марина тут, в Москве, приглядывает. Да и за рулем… хотя это неважно. А ты чего по пиву?

— Мне тоже нельзя, — я снова улыбнулся. — Служба. Пиво можно, а что крепче — уже с осторожностью.

Я подозревал, что меня никто не уволит, даже если я заявлюсь в управление на самых серьезных бровях и в невменяемом состоянии, благоухая на всю Дзержинского запахом употребленной водки. Здесь к пьянству относились строго, но считали чем-то вроде болезни, с которой сложно справиться, а пьяных вообще почитали за блаженных, с которыми надо нянчиться и всячески обихаживать. Наглядный пример такого отношения сидел прямо передо мной.

Но службой можно было объяснить всякие странности, так что моя ссылка на место работы никаких дополнительных вопросов не вызвала.

— То есть ты даже тут на службе? — как-то хитро посмотрел на меня Высоцкий.

— Всегда, — вспомнил я известную в будущем детскую книжку.

Правда, в этом времени в первую очередь должны были узнавать ответ на вопрос про «политическое кредо» из романа Ильфа и Петрова. Но Высоцкий то ли не признал цитату, то ли решил не продолжать эту пикировку. [4]

— Я хочу поговорить о Татьяне, — сказал он.

Я внимательно посмотрел на него и чуть кивнул.

— Я не против. Только ты действительно хочешь говорить о Татьяне без Татьяны?

* * *

Высоцкий вдруг прижал руку к груди и почти крикнул — хотя и понизил голос, хотя прозвучало всё равно громко:

— Я её ценю больше всего в жизни — больше семьи, жены, денег! Больше театра и больше друзей!