Де Рибас
Шрифт:
Джонесу шел сорок первый, бригадиру в этом году исполнялось тридцать восемь.
— А чем вы занимались в Америке? — спросил Рибас.
— Он торговал рыбой, — ответила Вирдж.
— А во время войны?
— Топил англичан, — сказал Джонес.
Выяснилось, что адмирал возглавил флотилию в шесть судов и весьма успешно противостоял английским эскадрам.
— Я их топил не только у американских берегов, — с удовольствием вспоминал Джонес — Всего с одним восемнадцатипушечным корветом я высадился у берегов Северной Англии в Вайтгафене, сжег
— Но почему вы жгли суда, а не брали их в плен?
— У меня не было людей. Поэтому в Ливерпуле мне не удалось помочь хорошо освещенному ночному чтению. Но думаю, на британском побережье моим именем до сих пор унимают расшалившихся подростков.
Он засмеялся неожиданно и сипло, а Рибас окончательно осознал опасность своей миссии при адмирале. В назначении шотландца командовать парусной флотилией не было ничего необычного. Грек Панайот Алексиано командовал линейным кораблем «Святой Владимир», Войнович был из сербов. Грейг — англичанин. Но Джонес, как видно, имел славу корсара, разорял английские берега, и с его назначением никогда не смирятся англичане на русской службе, даже если Потемкину его рекомендовала сама императрица. И все враги Джонеса станут недругами бригадира.
Неприятности начались в Херсоне, когда Мордвинов показывал Джонесу верфь и причалы, где стояли три судна.
— Брандеры оборудуем, — объяснял Мордвинов.
— Как? Они до сих пор здесь, а не при эскадре?! — возмутился корсар.
— Подвоз плох. Ждем нефть.
— Немедленно брандеры на лиман!
— Такелаж неполон.
— Если брандеры до вечера не будут в Глубокой пристани, я подумаю, что вы воюете на стороне турок! — вскричал корсар.
— Я вам не подчиняюсь, — нехотя сказал Николай Семенович. — Командуйте на кораблях, а там увидим, кто на чьей стороне.
На яхте отправились в Глубокую, шотландец никак не мог успокоиться, обещал отдать Мордвинова под суд. Вирдж подлила масла в огонь:
— С такими помощниками попутного ветра не жди.
Конечно, Джонес был кругом прав. И Рибас с грустью думал о медлительности флотских, о мелочах, которые порой решают дело. Но за годы жизни в Новороссии он со многим смирился: край обживался второпях, а война прибавила путаницы. Шотландцу Джонесу это никак не помешает беспрекословно требовать то, что его эскадре положено. В этом были свои плюсы. Минусы скажутся во взаимоотношениях людей. И предположения бригадира тотчас подтвердились.
В Глубокой пристани Джонес увидел пушки без лафетов, сваленные в грязь.
— Что это?!..
— Лафеты еще не доставлены, — отвечал дежурный офицер.
— И это… это, когда турецкий флот рядом?! — задохнулся от возмущения корсар. Подошли офицеры, прибывшие с кораблей, представились.
— Через час всем парусным судам сняться с якоря для эволюции в лимане! — приказал Джонес. Алексиано, как самый опытный моряк, бивший турок в прошлую кампанию в Египте, сказал:
— Это невозможно. На моем корабле
— Каким судном изволите командовать?
— Шестидесятипушечным, — намеренно неполно ответил Алексиано.
— Название своего корабля вы забываете сразу, как только сходите на берег? Неужели вам не приходилось плавать, не имея и половины парусов?
— Когда я жег турок под Бейрутом, я берег свои паруса.
— Отлично. Но сейчас вы увидите, как можно совершать эволюции, не имея треть парусов. Я поднимаю свой флагманский вымпел на вашем судне.
— Я освобожу для вас и свою каюту, — сказал Алексиано и направился к шлюпкам.
Парусные эволюции после этой стычки прошли, не имея успеха у офицеров. Но Джонес был доволен:
— Командиры хорошо выучены, и я это узнал за какой-то час, — говорил он принцу Нассау. — Офицерам таких команд можно простить их дерзости.
— Но извинительна ли некоторая грубость по отношению к ним, адмирал? — вопрошал Нассау, часто моргая от волнения и напрягая скулы острого лица.
— Если мою требовательность тут принимают за грубость, я буду груб, — отвечал корсар. — Скажите-ка, есть под Кинбурном неприятельские суда?
— Вы хотите отправиться к Кинбурну?
— Немедленно.
— Это безрассудно.
— Конечно. Поэтому к Кинбурну отправлюсь лично я, а не флот.
Но пришлось остаться до утра, потому что Алексиано и несколько офицеров съехали со своих кораблей. Они не хотели слушать никаких увещеваний. Рибас с курьером послал срочный рапорт Потемкину, в котором умолял князя дать немедленный приказ всем офицерам вернуться на корабли. С этим же курьером он послал записку инженер-полковнику Корсакову с просьбой прибыть в Глубокую. Расчет был прост: Корсаков и Алексиано в Херсоне дружили домами, и Рибас надеялся, что Корсаков сумеет призвать друга к благоразумию.
Вечером в каюте на «Святом Владимире» Джонес, Рибас, Нассау и Вирджиния играли в национальный английский вист.
— Азартные игры я запрещу, — объявил корсар. — Азарт мне нужен на палубах, а не за ломбером.
Однако Вирдж ухитрялась и в спокойном висте быть азартной. Ходила маленькой картой от третьей дамы, даже партнеру не показывала сильной масти, но тем не менее сделала несколько больших шлемов. Когда после очередного роббера партнеры менялись, говорила неизменно:
— С попутным ветром, господа.
Во время перерыва Нассау сказал Рибасу:
— А вы знаете, ваш брат отличился.
— Эммануил? Как же?
— Был с частью своего батальона посажен на фрегат и отправлен на рекогносцировку под Очаков. А там уговорил капитана напасть на одинокое турецкое судно. Едва не захватил его. Пушки с крепости помешали.
На адмиральской яхте к полудню следующего дня Рибас и Джонес прибыли в Кинбурн.
— Коли адмирал здесь, значит, и корабли скоро увидим! — воскликнул Суворов, повел Джонеса на вал, откуда был виден турецкий флот у Очакова. — Когда адмиральский шлейф увидим здесь? — спросил генерал-аншеф.