Дело Кольцова
Шрифт:
Этот Петербург Невского проспекта одно время называли Петроградом. Хорошее название для него!
Были еще Петербурги. Петербург Выборгской стороны и Охты — потный, измученный и закопченный город. Город гудков, железных балок и ругательств.
Петербург Васильевского острова — крепкий и грубоватый, немного провинциальный. Там водились в изобилии французские булки, мелкие чиновники с протертыми тужурками, твердолобые профессора, предпочитающие проверенные теории необоснованным гипотезам, и много-много студентов, отдававших симпатии этим самым презренным гипотезам.
Петербург Троицкой улицы.
Петербург Кирочной и Сергиевской улиц. Тихий, как губернаторская приемная с шуршанием шелковых платьев и автомобильных шин…
Петербург Летнего сада и всех больших и маленьких садов и парков, где от десяти до часу дежурили няньки и младенцы, от часу до трех — гвардейцы и дочери инженеров, а от пяти до семи — неудачные самоубийцы…
Петербург Садовой улицы — с лабазниками, грязными фартуками, меняльными конторами и суетой на мокрых тротуарах…
Их было много, чужих, непохожих маленьких городов, так цепко слитых в одно и проросших насквозь друг друга. И было любо перебегать в Петербурге из одного города в другой, с одной улицы на другую и преображаться новой жизнью в этом сложном клубке суетного, интересного несчастного города.
…Мы много воевали, потом стали ходить с красными флагами, и кричали, и радовались, и стреляли в друг друга. А все семь Петербургов вдруг сразу быстро и жутко стали умирать.
Сначала замер, притих Петербург Кирочной улицы. Его квартиры опустели, автомобили его обитателей забыли дорогу к Кюба и на Стрелку и стали ездить по другим, совершенно новым дорогам.
Поперхнулись и как-то сразу умолкли гудки на Выборгской стороне, и фабричный Петербург тоже тихо и бесславно умер. А за ним чередой ушли в прошлое и прочие Петербурги.
Теперь в октябре, к годовщине Третьей Революции, совсем мало осталось от семи старых Петербургов. Честным паломником я посетил руины.
Они перемерли почти все семь… Невский проспект долго не хотел сдаваться. В черных впадинах закрывшихся хлебных лавок он поселил магазины «восточных сладостей». Предприимчивые фанариоты совали в голодные петроградские рты рахат-лукум и халву. Потом сладкие греки сразу исчезли, как дым, и на их местах водворились комиссионные конторы. Петербуржцы распродавали свой скарб… Теперь только мертвые лошади, распростертые на мостовой, вперяют холодный взгляд в «комиссионные» выставки.
Летний сад остался. Он решил держаться до конца, упрямый старичок! Младенцы с няньками остались, хотя младенцы стали похожи на старичков, а няньки — на великомучениц. Гвардейцев Летний сад заменил красногвардейцами. Неудачные самоубийцы остались. Их стало гораздо больше — разве жить в Петербурге не значит теперь медленно и неудачливо самоистребляться?
Как странно! Троицкая улица осталась жива. Я видел — там еще хлопают двери. В окнах модных магазинов видны живые лица. Тонкие фигуры в высоких сапожках перебегают из парикмахерских в корсетные. Троицкая решила во что бы то ни стало красить губы!
…На
О Петербурге в последнее время пишут много и страшно. Бывшую столицу изображают мертвым телом, гнилым трупом с глазами на выкате. Но он еще не умер, старый Петербург. По его бледным губам блуждает улыбка такая, как у усталых писателей на Васильевском острове.
Скорей, скорей! Пусть угаснет и эта улыбка, пусть рухнут руины семи старых Петербургов, похоронят под собой нынешних своих властителей и пусть на обломках встанет новый громкий и пестрый город с новой человеческой борьбой, новой суетой, побежденными и победителями.
«Вечерняя жизнь», 3 января 1919 г.
Как я уже упоминал, фельетоны «Жалость», «Китайские будни» и «Никаких двадцать» приведены мною из «Дела» Кольцова. Всего в «Деле» подшито в качестве своеобразного «приложения» десять фельетонов и очерков. Им предшествует следующий документ:
СОВ. СЕКРЕТНО
Зам. нач. ГУГБ НКВД СССР Комиссару государственной безопасности 3-го ранга тов. КОБУЛОВУ Б.З.
Направляю Вам копии антисоветских по содержанию статей М. Кольцова из газет «Киевское эхо» и «Вечер», обнаруженные в материалах Центрального архивного управления.
Газеты «Киевское эхо» и «Вечер» издавались в Киеве в 1918 г. при гетмане и Деникине.
Ст. лейтенант Павлычев.
Из этих десяти фельетонов только три вышеприведенные могут претендовать на роль антисоветских. Остальные — это чисто сатирические или чисто юмористические произведения, никоим образом не связанные с советской властью.
Видимо, очерки и фельетоны Кольцова, опубликованные в других киевских печатных изданиях в 1918–1919 годах, органы НКВД не смогли найти, а может быть просто не знали об их существовании.
В Киев триумфально входят отряды Симона Петлюры. Но их пребывание в Киеве оказывается весьма непродолжительным.
Большинство деятелей культуры, нашедших себе убежище от большевиков в гетманской Украине, покинули Киев одновременно с уходом немцев и падением режима Скоропадского. Кольцов и Юренева остаются в Киеве. Кольцов, естественно, нигде не печатается, большинство журналов и газет, выходивших раньше, перестали существовать, а Юренева продолжает работать в театре Соловцова. Для характеристики атмосферы этого периода припоминается такой эпизод. Как-то Кольцов с братом возвращались вечером домой, у самого дома их остановил петлюровский патруль и потребовал документы. Кольцов смог предъявить только выданное ему удостоверение из Скобелевского комитета за подписью Луначарского. Бегло посмотрев на выданный в Москве документ, «гайдамаки» поставили обоих братьев к стенке. И с матерной руганью стали снимать с плеч винтовки. Жизнь братьев висела на волоске, но, к счастью, в эту минуту из ворот дома, где они жили, выглянул дворник Григорий.