Дело Кольцова
Шрифт:
Мы рады отметить, что тов. Михаил Кольцов является одним из первых военкоров «Правды» и старейших красноармейских редакторов. Активно участвуя в Гражданской войне, Михаил Кольцов не раз показывал пример энергичного и образцового поведения большевика-журналиста на службе обороны социалистической страны.
Особое внимание тов. Кольцов всегда оказывал красной авиации и не раз принимал участие в ответственнейших рекордных перелетах на первых самолетах и моторах советского производства.
В годы мирного строительства тов. Кольцов неизменно возвращался к вопросам укрепления Красной армии и обороны страны, выступая как вдумчивый и квалифицированный наблюдатель процессов роста Красной армии и ее проблем.
П. БАРАНОВ, В. БЛЮХЕР, С. БУДЕННЫЙ, С. С. КАМЕНЕВ, Р. МУКЛЕВИЧ,
Приведу также выступление известного немецкого революционера Макса Гельца:
МОЯ ВСТРЕЧА С «НЕИСТОВЫМ ЖУРНАЛИСТОМ»
СОВЕТСКОГО СОЮЗА
«За восемь лет моего пребывания в социал-демократических тюрьмах Германии очень часто моим друзьям и партийным товарищам запрещалось посещать меня. Даже депутатам рейхстага нередко был закрыт доступ ко мне. В тюрьме Грос Стрелиц и Мюнстер случалось, что ко мне не допускали даже моих защитников. Когда ко мне явился адвокат Ласковский, защищавший меня, мне даже не было разрешено протянуть ему руку для приветствия. Да, это было запрещено в республике социал-демократов Эберта, Носке, Зеверинга и Цергибеля! За восемь лет моего пребывания в социал-демократических тюрьмах Германии очень часто моим друзьям и партийным товарищам запрещалось посещать меня. Даже депутатам рейхстага нередко был закрыт доступ ко мне. В тюрьме Грос Стрелиц и Мюнстер случалось, что ко мне не допускали даже моих защитников. Когда ко мне явился адвокат Ласковский, защищавший меня, мне даже не было разрешено протянуть ему руку для приветствия. Да, это было запрещено в республике социал-демократов Эберта, Носке, Зеверинга и Цергибеля!
При таких обстоятельствах надо считать настоящей сенсацией удачу советского журналиста, который проник „контрабандным способом“ прямо в мою камеру.
Мы, узники Зонненбургской тюрьмы, правда, слыхали о русском правдисте, о „неистовом“ Михаиле Кольцове, но никто из нас не знал его лично, и нам не могло даже прийти в голову, чтобы журналист из Советского Союза проник внутрь железного кольца нашей изоляции. Тюремная администрация, директор тюрьмы и все служащие страдали прямо-таки неописуемым страхом перед всем, что идет из Советского Союза.
И вот однажды тов. М. Кольцов предстал передо мной в кабинете директора Зонненбургской тюрьмы.
Вот он здесь, он приветствует меня, вот он обнимает меня, исполненный жизнерадостности и солидарности.
Эта волнующая встреча принесла мне неописуемую радость. Она осталась для меня в памяти как незабываемое сильное переживание. Товарищ из первого рабочего государства явился с приветом от русских рабочих и крестьян и передал этот привет немецким товарищам, томящимся в тюрьме!
Находчивость тов. Кольцова сумела побороть хитрость тюремной администрации. Если бы директор Зонненбургской тюрьмы знал, кто со мной разговаривал, он бы в ярости немедленно приказал отвести меня обратно в камеру, а тов. Кольцову указал бы на дверь. Михаил Кольцов понял это, и поэтому сумел изобразить из себя моего хорошего старого знакомого, и к тому же не русского.
Еще неделями и месяцами после этого события мы разговаривали в тюрьме об удаче „неистового журналиста“. Эта удача принесла огромную радость всем нам и значительно отвлекла нас от ужасного одиночества тюремного заключения.
В Москве я взволнованно припомнил все обстоятельства этой поразительной встречи, — когда снова пожал руку тов. Кольцова».
Проходят годы, наполненные большими и сложными, драматическими событиями. И вот…
1939 ГОД. ВНУТРЕННЯЯ ТЮРЬМА НКВД. ПЕРВЫЕ «ПОКАЗАНИЯ» В ЗАСТЕНКАХ ЛУБЯНКИ
(о продлении срока ведения следствия и содержания под стражей)
1939 года, «23» февраля. Я, следователь Следственной части НКВД СССР — Сержант госбезопасности КУЗЬМИНОВ, рассмотрел следственное дело 21 620 по обвинению КОЛЬЦОВА Михаила Ефимовича в преступлениях, предусмотренных ст. ст. 58 п.1а, 10, 11 УК РСФСР —
На
В процессе ведения следствия и несмотря на проведенный ему допрос более 20 раз, КОЛЬЦОВ М.Е. виновном себя не признал.
Учитывая, что срок ведения следствия окончился 14/II-39 г., а имеющимися материалами КОЛЬЦОВ М.Е. изобличается, как руководитель антисоветской организации в системе печати и проведении им шпионской деятельности на протяжении ряда лет, поэтому руководствуясь ст. 116 УПК РСФСР
Для полноты вскрытия всей преступной деятельности КОЛЬЦОВА М.Е. и связанных с ним по антисоветской деятельности лиц, возбудить ходатайство о продлении срока ведения следствия и содержания под стражей на 1 м-ц, т. е. до 14-го марта 1939 года.
СЛЕДОВАТЕЛЬ СЛЕДСТВ. ЧАСТИ НКВД СССР
СЕРЖАНТ ГОСБЕЗОПАСНОСТИ: (КУЗЬМИНОВ)
«СОГЛАСЕН»:
ПОМ.НАЧ.СЛЕДСТВ.ЧАСТИ НКВД СССР
ЛЕЙТЕНАНТ ГОСБЕЗОПАСНОСТИ (ШВАРЦМАН)
В постановлении указано, что обвиняемый допрошен 20 раз. В деле имеется два протокола допроса. На основании постановления ЦК и СНК каждый допрос должен быть запротоколирован.
Срок следствия продлить до 14.3.1939.
Военпрокурор ГВП Д. Кишаев
25.2.39.
Первый допрос Кольцова состоялся 5 января, второй, как это следует из «Дела», — 21 февраля. Но оказывается, что их за это время было «более 20», как сообщает сам следователь сержант Кузьминов. За то, что он не запротоколировал эти «более 20» допросов, прокурор его пожурил. Поэтому, видимо, о допросах в период с 21 февраля по 9 апреля в следующем обращении к прокурору о продлении сроков следствия Кузьминов не упоминает. А в том, что они были, можно не сомневаться. Итак, Кольцова допрашивают три месяца, как позже мы узнаем из материалов следствия, «его били по лицу, по зубам, по всему телу». Очевидно, применялись и другие зверские методы, о которых можно прочитать в воспоминаниях людей, прошедших через сталинские застенки. При этом (характерная деталь) тщательно соблюдается вся бюрократическая, канцелярская часть производства следствия — по сути абсолютно беззаконного, циничного, — аккуратно пишутся всевозможные постановления, утверждения, разрешения и т. д.
К примеру, в протокол обыска наряду с изъятыми документами, письмами, наградами, личным оружием и т. д., вносятся денежные суммы, в том числе «Испанские купюры — 10 купюр» и «Иностранные деньги металлические — 39 шт.».
Известно, что у каждого человека существует предел возможностей выносить пытки, и, видимо, у Кольцова он наступил через три месяца «допросов». И он решает давать самые нелепые, с его точки зрения, показания, которые он потом опровергнет на суде. Кольцов, вероятно, рассчитывал, что суд будет состоять не из таких же «кузьминовых», а из людей нормальных, более разумных и рангом повыше.
23 марта Кольцов своей рукой пишет первые показания.
9 апреля они появляются в «Деле» уже в виде машинописного текста.
Мелко-буржуазное происхождение и воспитание создали те элементы мелко-буржуазной психологии, с которыми я пришел в период Октябрьской революции на советскую работу и впоследствии в большевистскую печать.
Начав с работы в Наркомпросе под руководством А. ЛУНАЧАРСКОГО я был восхищен его «свободными» либерально примиренческими взглядами в отношении целого ряда враждебных советскому государству фактов и явлений и, в частности, его благодушным отношением к буржуазной литературе и прессе, даже если они нападали на советскую власть. Характерным для моей личной психологии того времени было мнение, что можно одновременно работать в советских органах и нападать на эти же органы на столбцах буржуазных газет, еще существовавших в этот период.