Дело Кольцова
Шрифт:
Подобные взгляды не оставались только взглядами. На практике, в 1918–19 годах я принимал участие в буржуазных газетах и даже поместил в них несколько статей антисоветского содержания, выражая свое раздражение по поводу репрессий, которые советская власть применяла к своим врагам.
В этот период, приехав в командировку для киносъемок советско-украинских переговоров в Киеве, я приобщился к атмосфере местной буржуазной печати и, начав с заметок и фельетонов «нейтрального» содержания на общие темы, дошел до враждебных антисоветских высказываний, описывал «душные минуты, проведенные в чрезвычайке» и прочие клеветнические небылицы о советской жизни. Я подвизался, главным образом, в киевской газете «Эхо», издаваемой бульварным
Начав позднее работу в советской печати, я во многом сохранил элементы той же мелко-буржуазной психологии, которая впоследствии не раз приводила меня к другим антипартийным и антисоветским преступлениям, в которых я признаю себя виновным.
Окончание периода военного коммунизма и оживление промышленности создали возможность выпуска наряду с ежедневной печатью также иллюстрированных журналов. Начав работать в этой области, я принес, однако, в нее ту же мелкобуржуазную психологию.
В 1923 году я начал редактировать иллюстрированный журнал «Огонек». Это время было первым периодом НЭПа, и, практически извращая линию партии в области издательского дела, я ориентировал содержание журнала, главным образом, на рыночный спрос, заботясь не об идеологическом содержании журнала, а об угождении читателю — покупателю, об обслуживании его всякого рода «сенсациями». В журнале помещался низкого качества литературный материал и снимки, а также рекламного характера очерки о деятельности разного рода учреждений, наркоматов и их руководителей.
В 1923 и в 1924 г. в «Огоньке» были помещены хвалебного характера очерки и снимки Троцкого, Радека, Рыкова, Раковского «за работой». Хотя эти враги народа в этот период еще не были полностью разоблачены и занимали видные посты — все же помещение подобных рекламных материалов лило воду на их мельницу.
Из видных троцкистов у меня в период 1923–1924 г.г. были встречи с Раковским и Радеком, являвшихся в моих глазах тогда людьми авторитетными, заслуживающими уважения и оказавшими на меня тогда вредное политическое влияние. Личная судьба троцкистов во мне вызывала сочувствие и обращение с ними казалось чересчур суровым. Я проявлял антипартийное сочувственное отношение к людям, оказавшимся худшими врагами и предателями советского народа, и имел колебания по вопросу о методах борьбы партии с троцкистами. Лично с Троцким я не имел личного знакомства, однако в 1919 г. написал хвалебную статью о нем и, как указал выше, помещал фото Троцкого в «Огоньке» в 1923–24 г.г.
В 1932 году у меня возобновилось знакомство с РАДЕКОМ. Оно не носило антипартийного характера. РАДЕК отзывался крайне восторженно о международном и внутреннем положении СССР, о партии и правительстве и уверял, что бывшие троцкисты теперь работают лояльно преданно.
По мере того, как журнал «Огонек» разросся в издательство, вокруг него постепенно сформировалась группа редакционных и литературных работников, частью аполитичных, частью чуждых советской власти, являвшаяся в своей совокупности группой антисоветской.
Не имея ясно оформленных политических установок и задач, группа придерживалась буржуазно-деляческих взглядов на советскую печать, считая пригодным к напечатанию лишь то, что может быть занимательным для публики, привлекать ее и что выходит из-под авторского пера или редакторского карандаша участников группы. Эти взгляды осуществлялись и в практической работе, приводя зачастую к выпуску недоброкачественных и вредных изданий.
В своем обиходе группа являлась носителем разного рода политических недовольств и антипартийных разговоров. Нередко я сам вел подобные разговоры.
В группу в основном входили: АБОЛЬНИКОВ С.Я., ЧЕРНЯВСКИЙ Л.Н., ЛЕВИН Б.М., ПРОКОФЬЕВА С.Е., ЗОЗУЛЯ Е.Д., БИНЕВИЧ А.И., ГУРЕВИЧ С.Д., РЯБИНИН Л.С., КАРМЕН Р.Л., ПЕТРОВ Е.П.
Подавляющее большинство
Литературная продукция данной группы и издательства (за исключением тех изданий, которые имели автономные редакции) также выпускалась либо под моей редакцией, либо с моего ведома, и за нее я тоже несу полную ответственность.
Из отдельных участников группы — с ЧЕРНЯВСКИМ Л.Н. я был знаком по работе в «Правде», откуда он был снят в 1930–31 году решением ЦК, как связанный с «левацкой» группой ШАЦКИНА — ЛОМИНАДЕ. На работу в «Огоньке» поступила сначала его жена, ЧЕРНЯВСКАЯ А.Я., затем лично он. Работая в издательстве в качестве редакционного работника, а затем зам. директора, ЧЕРНЯВСКИЙ, равно как и его жена, являлись источником разного рода антисоветских разговоров, якобы, исходивших из руководящих кругов, ложных слухов о перемене в политике партии и т. д. Он был тесно связан с КРИНИЦКИМ А.Н., работавшим в последние годы секретарем Саратовского обкома. В отношении литературно-издательской работы ЧЕРНЯВСКИЙ придерживался взгляда, что советская литература как таковая совершенно не существует и для поднятия культурного уровня масс она не нужна — ее может с успехом заменить иностранная переводная литература, стоящая на несравненно более высокой ступени.
ГУРЕВИЧ С.Д. в прошлом был активным троцкистом и лично знаком с семьей Троцкого, с сыном которого, СЕДОВЫМ, он вместе воспитывался в школе. На работу в «Огонек» он был горячо рекомендован своими родственниками НОРЕНБЕРГОМ и НОРИНОЙ Ф.Е. Будучи восстановлен Контрольной комиссией в рядах партии и пройдя партийные чистки, ГУРЕВИЧ начал в «Огоньке» с небольшой технической работы, затем продвинулся на более ответственную, редакционную, и заведовал бюро фельетонов при издательстве. На партийных собраниях и чистках он выступал с большими покаянными речами и подробными описаниями своей былой антипартийной работы, что создало ему репутацию раскаявшегося и разоружившегося человека. Однако при этом ГУРЕВИЧ продолжал разносить антисоветскую троцкистскую клевету, источником которой являлись его родственные и дружеские связи с НЮРИНОЙ Ф.Е., КАЛМАНОВИЧЕМ М. (б. Наркомсовхозов), ГЕРЧИКОВЫМ (замнаркомсовхозов) и своим тестем ЛЕВИНСОНОМ (зам. нач. Санупра Кремля). В частности, ГУРЕВИЧ занимался антисоветскими разговорами об М. И. КАЛИНИНЕ, со слов ГЕРЧИКОВА. ГУРЕВИЧ был тесно связан с писателями Ильфом, Петровым Е. П. и Левиным Б. М., с которыми вел подобного же рода антисоветские беседы.
Положение ГУРЕВИЧА подкреплялось тем, что он, примерно до осени 1936 года был, несмотря на свое прошлое, засекречен Наркомвнуделом. Несмотря на явную недопустимость сохранения в аппарате издательства бывшего троцкиста ГУРЕВИЧА и его вредную роль — он, при моей поддержке, оставался на редакционной работе вплоть до второй половины 1937 года, когда он был исключен из партии. Но и после этого он уцелел в издательстве — правда, на технической работе, в почтовой экспедиции. Как мне сообщил секретарь парткома АБОЛЬНИКОВ, против полного увольнения ГУРЕВИЧА из издательства имелось тогда указание из аппарата НКВД. Лишь в самом конце 1937 или в начале 1938 года ГУРЕВИЧ был окончательно освобожден от работы в издательстве. После этого он дважды обращался ко мне, прося какой-нибудь литературно-переводческой работы, но у меня такой для него не оказалось.
ЛЕВИН Б.М., писатель и журналист, вошел в коллектив «Огонька» как активный литературный сотрудник. Принадлежа в прошлом к троцкистской оппозиции и отойдя затем от нее, ЛЕВИН сохранил, однако, антипартийные взгляды на положение писателя и журналиста в советской стране, считая, что здесь они не имеют достаточной «свободы выражения». В своих произведениях «Жили два товарища» и «Юноша» он воспевает тип одиночки, отрывающегося от советской партийной среды, вступающего в конфликт с ней, трагически кончающего самоубийством.