День Дьявола
Шрифт:
Хвост его вытянулся в сторону Демида. Сплюснутая змеиная голова, размером с телячью, качалась на конце хвоста, высовывала раздвоенный язык и капли яда стекали с ее длинных клыков.
– Бесссмертный… – прошипела она. – Зря ты пришшшел сюда, кимвер… Ты попался, кимвер. Ты умреш-шь первым…
Что-то изменилось в голосе Демида. Появилась в нем некая торжественность, и скрытая ярость, и даже нетерпение. Он выкрикнул последние слова заклинания, и все замолкло. Только огромная треугольная голова качалась перед его лицом, и готовилась к змеиному броску.
Демид поднял вверх левую руку и повернул ее ладонью вверх. На ладони
– Вот тут ты ошибаешься. – Демид ухмылялся, лицо его пылало в оранжевом отсвете шара. – Я намного переживу тебя, Большая Каменная Глотка. Не тебе решать, когда мне умирать.
Он дунул на шар, и тот покатился по ладони, скользнул по пальцам и продолжил свое движение в воздухе. Змеиная голова бросилась на Демида, распахнув пасть до немыслимых пределов. Шар влетел прямо в змеиную глотку. Большую глотку.
Голова рептилии разлетелась на части, словно проглотила разрывную гранату. Огонь побежал по хвосту Дьявола как по бикфордову шнуру, шипя и рассыпая искры. Шкура демона вспыхнула вся разом, как тюк сухой пакли. Демон взмахнул четырьмя когтистыми лапами и взревел от боли. И весь огромный аттракцион дернулся от боли вместе с ним. Дьявольский паровоз затормозил, завизжал, выпустив из ноздрей струи зловонного зеленого дыма. Вагонетки еще продолжали свое движение, они не могли остановиться так резко. Они сшибались друг с другом, наползали друг на друга, сталкивали друг друга с рельсов. Рамы, державшие пассажиров, поднялись вдруг вверх – одновременно во всем огромном поезде. Эль Дьябло не держал больше своих пленников, он отпустил их. И теперь большая часть его пленников находилась в свободном падении. Люди вылетали со своих мест, кувыркались в воздухе, вышибленные ударами, они сыпались с неба как визжащий окровавленный дождь, размахивающий сотнями рук, сотнями ног. Подпорки начали с рушиться с грохотом, погребая тела под своими обломками. Рельсы падали на землю. Они вели себя как живые – как обезглавленные змеи, бьющиеся в агонии. Они извивались, скручивались гигантскими клубками и превращали все, что попадалось на их пути, в кровавые ошметки.
Катастрофа, которая привиделась мне сегодня на Большом Змее, была невинной детской игрой по сравнению с этим. Дьявол, объятый огнем, метался на площадке. А огромное змеиное тело аттракциона, созданное его фантазией, распадалось на части вокруг нас, калеча и убивая людей. Пространство сворачивалось вокруг нас. Деревянные балки, бревна, куски рельсов многометровой длины, горящие обломки вагонеток, расчлененные, разорванные тела людей – все это летело сюда, к сердцу аттракциона, к бетонной платформе, под которой находились Врата Дьявола. Летело, крутясь ураганным смерчем смерти. И падало вниз, нагромождалось в кучи, не в силах преодолеть невидимой преграды.
Мы, Пятеро, стояли, сжав кулаки, сжав зубы, на границе двух рушащихся миров, чтобы не дать этим мирам поглотить друг друга. Мы и были границей этих миров. Мы повернулись спиной к своему миру, в котором умирали люди, чтобы не дать Дьяволу пройти дальше и убить всех. Мы стояли лицом к миру старого земляного демона, проснувшегося, чтобы насытить свой многовековой голод. Мы не держались за руки. Но руки наши связывали магические лучи пентаграммы. Связывали крепче самых толстых цепей.
Мы
Пола под нами уже не было. Только пять кругов, очерченных красным мелом, на которых мы стояли, оставались еще стабильными в распадающемся мире. Мы висели над бездной. Под нами выросла глубокая шахта. Невидимые стены ее, в форме пятигранной призмы, опускались вниз от нашей звезды-пентаграммы. И заканчивались на дне, на лучах другой пентаграммы. Ее вершины образовывали пять человек. Другие Пятеро.
Я видел их фигурки там, внизу. Они стояли на зеленой холмистой равнине. Там не было Парка Чудес. Еще не было, потому что его должны были построить только через несколько сотен лет. Я узнал их. Один из них был дон Рибас де Балмаседа, он стоял прямо под Демидом. Под Ваном находился Педро. А подо мной – Франсиско Веларде собственной персоной. Не зря все-таки я рисковал собственной шкурой, спасая его.
Они видели нас. Они подняли головы и смотрели на нас оттуда, из бездонного колодца прошлого. Может быть, Франсиско хотелось помахать мне, но он не мог поднять руку. Потому что он, как и я, удерживал пентаграмму. Удерживал границу миров.
А еще там было две девушки. Они стояли под Лурдес и Цзян. Дона Фернандо де ла Круса там не было, и это обрадовало меня. Мне не хотелось видеть его.
Врата Дьявола теперь находились там, на дне. Я ясно видел пять огромных валунов – остроконечных, наклонившихся друг к другу макушками, как пять жвал гигантской пиявки, высунувшей челюсти из земли.
Демон визжал, подобно стаду свиней, одержимых легионом бесов. Он метался от стены к стене, и отлетал от них, как гигантский теннисный мяч, объятый пламенем. Он был заперт в ловушке.
– Мигель, ты готов? – услышал я голос Демида.
– Да.
– Кидай нож!
Я хотел сказать, что не знаю, куда метать свое оружие, что понятия не имею, где находится сердце в этой взбесившейся горе полыхающей демонической плоти. Но я не успел. Демон с воем метнулся вниз. Он прочертил пространство, как комета, оставляя за собой огненный хвост. И растекся по дну шахты морем раскаленной лавы.
Все они должны были сгореть заживо, те пятеро внизу. Я даже закрыл глаза от ужаса. Не выдержал. Но, когда я открыл глаза, я увидел, что все они стоят на своих местах. А демон, съежившись, сидит на камнях. Рибас де Балмаседа громко говорил что-то. А Педро пел.
– Они творят заклинание, – сказал Демид. – Оно будет короче нашего. Намного короче. Но они знают главное – знают имя этого демона. И я думаю, что теперь нам немного еще осталось.
– А что будет дальше? Мы не свалимся туда, вниз?
– Не знаю. – Демид покачал головой. – Я не знаю, чем все это кончится. Каждый раз это бывает по-новому. Каждый раз. Природа демонов не терпит однообразия…
И тут же там, внизу, произошел взрыв. Огромная шаровая молния – демон – несся теперь обратно к нам, в наше время. Он никак не хотел сдаваться, проклятое дитя ада.