День последний

Загорчинов Стоян

Поддерживаемый юным Ланцертом, император спустился по трем ступеням ik фонтану. Продолговатое сухое лицо его теперь, в тени, казалось совершенно бескровным, изможденным. Два телохранителя покрыли своими плащами кучу листьев, положили в качестве изголовья седло. Когда император сходил с последней ступеньки, между камнями проскользнула длинная зеленая ящерица.

— Убей ее, Ланцерт! — с улыбкой тихо воскликнул Иоанн Кантакузен.— Это, наверно, Момчилов разведчик.

Император расстегнул ворот рубашки и прилег на приготовленную ему постель. Прежде чем закрыть глаза, он поглядел на Ланцерта, стоявшего рядом, опершись на львиную морду, из которой

когда-то текла вода, потом на членов отряда, попрятавшихся в тень — кто куда.

— Скажи Апалмене, чтоб он не смеялся громко, не мешал мне спать! — промолвил он.

И тотчас заснул.

Услыхав ровное дыхание императора, Ланцерт сделал знак двум телохранителям остаться возле спящего, а сам быстро поднялся по ступеням водоема.

Его мучила жажда, в горле у него пересохло. Он поглядел по сторонам. В нескольких шагах от него, присев на корточки на плитах мостовой, четыре воина играли в кости, ругаясь вполголоса, а позади них кони щипали пробивавшуюся между камней траву. Во дворе одного дома в тени мелькали золоченые шлемы и пестрые плащи. Раздавался чей-то громкий голос. «Это Апалмена, — подумал Ланцерт. — Сейчас захохочет и разбудит императора». И он, неслышными шагами подойдя к говорящему, который сидел к нему спиной, положил руку на его плечо. Тот обернулся, подняв веселое молодое лицо с мясистыми красными губами.

— Не смейся и не говори громко, Апалмена! Император приказал, чтобы ты не шумел, — строго промолвил Ланцерт, прижимая палец к губам.

Веселое выражение лица Апалмены сменилось злым, обиженным.

— Больно ты нос задрал, Ланцерт, с тех пор как тебя назначили главным гетериархом, — с раздражением ответил он, все больше краснея. — Не делай вид, будто ты один предан императору.

— Не говори громко, — повторил Ланцерт.

Апалмена встал и, весь ощетинившись, наступая на

собеседника, гневно воскликнул:

— Вечером в Кумуцене посмотрим, кто как заговорит!

Ланцерт снял руку с его плеча.

— Вечером? — усмехнулся он, и красивое мужественное лицо его стало строгим. — Доживем ли мы еще до вечера?

— Ха-ха-ха! Ланцерт боится Момчила, какого-то ху-сара! — насмешливо воскликнул Апалмена.

— Перестаньте, дети мои, — послышался сильный, суровый голос, и рослый седой человек, бренча большими шпорами, встал между ними. — Теперь не время ссориться. У Момчила, хоть он хусар и варвар, тяжелая рука. Император знает его еще по Сербии и много бы дал, чтобы снова перетянуть его на свою сторону. Ты сам, Апалмена, слышал от того агарянина, который привез нам известие об измене Момчила, что при Полисти-лоне от его меча из пятисот человек спаслось всего несколько. А с тех пор как он овладел Перитором и Ксан-тией... Будто кто-то скачет сюда! — вдруг оборвал он речь, прислушиваясь.

— Правда, — подтвердили некоторые, вставая.

Разговоры прекратились. Все лица стали суровыми.

На западе, низко над деревьями залетали с карканьем галочьи и вороньи стаи.

— Ланцерт! Гетериарх! — послышался слабый голос

фонтана.

Все обернулись в ту сторону. Иоанн Кантакузен, изменившись в лице, бледный, стоял одной ногой на верхней ступени и глядел на них странным взглядом. Одежда его была измята; на правой щеке сохранился отпечаток пятерни, подпиравшей ее во время сна. Один телохранитель накидывал ему на плечи плащ, другой опоясывал его мечом.

— Идите все сюда! — сказал император обычным своим голосом, махнув им рукой и совсем поднявшись наверх.

И, когда все его окружили, продолжал:

—

Мне приснился сон, от которого я проснулся. Какой-то сверхъестественный голос крикнул мне: «Спящий, проснись! Восстань из мертвых! Свет Христов просветит тебя!»

— Что это значит? — послышались голоса.

В это мгновенье появился друнгарий.

— Император! — крикнул он, еще не сойдя с коня.— Я прискакал, чтобы доложить тебе, о пресветлый, — начал он, тяжело дыша, — что к Мосинополю приближается войско. Чье оно и откуда, выяснить еще не удалось.

— Вот и толкование сна, — промолвим пожилой владетель, разнявший Апалмену и Ланцерта. — Видно, небо хранит нашего' базилевса.

Он перекрестился.

— Может, это Карабалабан возвращается с Умуро-выми людьми, — заметил кто-то из стоявших сзади. — Наше войско.

— А если Момчил?

— Ссн-то, сон-то какой!—говорило большинство, качая головой.

Иоанн Кантакузен обернулся к стоявшему за спиной Ланцерта владетелю, мужчине на вид лет тридцати пяти, с обрюзгшим, но дерзким лицом. Это был тот самый молодой византиец, которого протосеваст Панчу на постоялом дворе у Большого рва называл киром Ма-нуилом.

— Тарханиот, — спокойно сказал ему император. без малейших признаков усталости или страха в лице, — возьми шесть человек и вместе с друнгарием поезжай — посмотри, свои это' или Момчил. Небо с землей видят наши де'ла, — задумчиво повторил он слова, которые сказал Ланцерту, въезжая в Мосинополь.

— Оружие в руки, друзья! Будем готовы к любой неожиданности! — обернулся он затем к владетелям, которые уже надевали шлемы и приводили в порядок расстегнутые доспехи.

Наступило молчание, нарушаемое лишь стуком копыт и ржаньем коней, на которых быстро, ловко вскакивали всадники. У фонтана остались забытая игральная кость и рваная воинская сумка. Но протя дувшееся копье быстро подкинуло сумку вверх, в руки зсаднику. Зной и духота стояли такие, что воздух казался горячей жидкостью. Опять пролетела воронья стая.

— Кто-то вспугивает их от падали, .. тихо промолвил Ланцерт и обернулся к императору, который вперил неподвижный взгляд в одну точку между деревьев.

— Что-то неладно. Тарханнот едет назад, — заметил Кантакузен, натягивая поводья своего черного жеребца.

— Наступает Момчил с большим войском! — еще издали крикнул только что посланный и уже возвратившийся полководец, взволнованно показывая рукой назад. Конь его боком поднес всадника к императору и Лан-церту.

— Где Михаил Вриений? — спросил попрежнему спокойным голосом Иоанн Кантакузен.

Мануил Тарханнот ответил не сразу. Он наклонился, словно пытаясь с высоты приложить ухо к земле. Лицо его становилось все взволнованней и краснее.

— Стратопедарх ¹ примерно с тремя сотнями Умуро-вых людей, отступающих перед Момчилом, сдерживает врага, — наконец сказал он.

Иоанн Кантакузен с какой-то скорбной улыбкой повернул коня.

— Помоги нам боже! — промолвил он. — Назад в Кумуцену! У Момчила кони устали. Мы от них уйдем.

В самом деле, по иссохшему пыльному полю, с той же стремительностью, как у Полистилона, мчалась дружина Момчила. Но теперь ни мрак, ни тишина не скрывали конницу от противника. Она приближалась к дремлющему в послеполуденном зное, словно под серой плащаницей, разрушенному, мертвому городу, охватывая его широко изогнутой дугой. За ней, в виде второй такой же дуги, ползла туча пыли. А солнце, глядя с пепельного небосклона, играло на лезвиях обнаженных мечей