День последний
Шрифт:
Но в это время послышались топот копыт, звон оружия, веселые человеческие голоса.
— Момчил с боярышней едут, — промолвил Добро-мир, глядя в сторону.
В самом деле, на дороге, по которой только что ехали два певца, показалась группа всадников с такими же веселыми раскрасневшимися, улыбающимися лицами, как
у Твердко и Добромира. Момчил ехал не по самой дороге, а вдоль нее справа, по лесу, но не один. На коне его впереди сидела боярышня, левой рукой обняв его за шею, а правой держась за руку, в которой у него были поводья. Оба сияли счастьем. Ветер играл выбившимися у нее из-под красной
У них на боку тоже висели баклаги, и вино искрилось во взглядах, а кони сами так и плясали под седлом, словно разгоряченные смехом, беспорядочным громким говором и вплетенными в гриву длинными льняными платками. Сожженный молнией сук преградил путь Момчилу. Воевода пришпорил коня, крепко прижав к себе боярышню. Когда же тот взял препятствие, Момчил не стал его останавливать, а доскакал на вспотевшем животном до самого распутья, где была лужайка под дубом; здесь его нагнали быстро ехавшие по дороге поезжане-момчиловцы.
Игрил подъехал к Момчилу и Елене, которые словно забыли, что конь их уже перепрыгнул через сук, так что ни Момчилу не было больше надобности крепко держать Елену, ни ей — прижиматься к его широкой груди. Они сидели так, не двигаясь, а конь, нагнув потную шею, жадно щипал траву вместе с конями других.
— Нам пора расстаться, Момчил, — сказал Игрил.— Эйлюль и мои люди уже повернули к Пловдиву и ждут меня в условленном месте.
Он помолчал, потом, видя, что ни Момчил, ни Елена не глядят на него, с ласковой, веселой улыбкой прибавил, понизив голос:
— Мне тоже хочется взять вот так невесту и прижать ее к сердцу ...
Тут воевода выпустил Елену из своих объятий, а она отстранила от него свое пылающее лицо.
— Счастливый путь. Поезжай, Игрил, — сказала она. — Не оставляй девушку одну. И — я тебе уже сказала — устраивайся у меня в отцовском доме на Трапезам
ЗИце , как в своем собственном. Я в Тырново больше не вернусь. Всю жизнь буду Момчилу верной женой перед людьми и перед богом. Где он, там и я.
Голос ее слегка дрогнул. Наклонив голову, она продолжала тихо, ровно, словно делая распоряжения:
— И что бы ни говорили обо мне боярыни и бояре, как бы ни корили и ни бранили меня, ты скажи им только: не потому Елена с Момчилом убежала, чт° он теперь деспот и богат. Нет! Сердце у него доброе, и с богом он помирился, вот почему. Слышишь, Момчил? — прибавила она каким-то другим голосом, на мгновенье взглянув прямо в глаза Момчилу. — Помнишь, что передал мне от тебя странствующий монах отец Матейко? «Момчил, — сказал
Момчил улыбнулся:
— Верно. .
И прибавил серьезно:
— Все, что ты говоришь, верно, правильно.
Елена погладила его сильную волосатую руку.
— И еще скажи им, — продолжала она, обращаясь к Игрилу. — Когда-то отец сделал зло Момчилу, и это отвратило Момчилово сердце от бога и правды божьей. А потом и Момчил, в свою очередь, отплатил отцу злом за зло. С одной стороны — отец, с другой — Момчил, а я между ними, как жертва, агнец, 6q^ молилась, грехи их замаливала...
Она вздохнула.
— Шесть лет молилась и думала. Каких только мук не перенесла в сердце своем! Все думала: приедет Момчил, — идти с ним или нет?
— А пришел, взяла и убежала к нему, — заметил Игрил, весело глядя ей в глаза.
Она взглянула не на него, а на Момчила, который молчал, улыбаясь краем губ.
— Да, — прошептала боярышня. —Уйду с ним, сказала себе. Коли это грех, пусть бог судит меня. Но нет, я не только это думала, — продолжала она громче, гордо подняв голову и окинув взглядом поляну, дуб, поезжан.— Как глянула Момчилу в глаза, сразу увидела, что он другой стал; видно, за шесть лет тоже много передумал.
И она не отвела взгляда от воеводы, пока он не кивнул.
— Расскажи про все это в Тырнове, Игрил, — закончила она, обращаясь к отъезжающему. — И да поможет нам бог! А тебе — счастливый путь!
Последнее Елена произнесла совсем тихо, опустив глаза в землю, как будто силы вдруг покинули ее.
— Увидишь брата моего Теодосия, и ему все это скажи, — прибавила она.
— Тебе тоже счастливого пути и счастья с Момчи-.
лом! — ответил боярин и дернул поводья коня, еще жующего душистую траву. — А тебе, Момчил, вот что я скажу на прощанье: живи с Еленой весело и счастливо в своей деспотии и не забывай того, что я сказал тебе тогда на берегу Периторского озера. Дружи с кем хочешь, только с агарянами не вступай в союз. Гони треклятое племя их из страны. А понадобится тебе, чтобы кто за тебя перед Иоанном-Александром словечко замолвил, только весть привди: уж я буду знать, что делать. ’
И боярин подал руку воеводе. Они обменялись продолжительным, крепким рукопожатием.
— Прощай и ты, боярин-побратим, — ласково промолвил Момчил. — Не обо мне, а ради измученных отроков и париков скажи Александру и владетелям: пусть поменьше едят и пьют, а побольше о народе думают. Да не забывай: в К.сантии для тебя с Эйлюль и свободная горница и место за столом всегда найдутся. Может только, воротишься в Тырново — усвоишь боярские ухватки, — прибавил "Момчил, понизив голос, с суровой язвительной улыбкой.
Игрил только отрицательно покачал головой.
— Прощайте и вы, друзья! — обериулся он к момчи-ловцам и помахал им рукой. — Не поминайте лихом! Кто знает: может, еще встретимся!
— Счастливого пути, боярин! Ты тоже не забывай нас! — крикнули те, что стояли ближе, и ветер, подхватив эти возгласы, разнес их по всему лесу.
— Передай поклон Двойной бороде! — прибавил кто-то.
Остальные засмеялись.
Игрил кивнул им, кивнул Момчилу и Елене, тронул коня и поскакал по другой дороге. Скоро конь и всадник скрылись за деревьями.