День последний
Шрифт:
— А без народа, без отроков? — вдруг спросил Мом-чил, и голос его дрогнул. — Без таких, как я, как племянник мой Райко, как этот вот медвежатник Сыбо, как крестьяне Чуй-Петлева, которые теперь свадьбу справляют? Слышишь — кричат и веселятся?
И он прислушался к врывающемуся в окна шуму. Топот и гиканье сопровождались однообразным, глухим наигрышем гудка ', который перебивал доносившийся как будто издали хор девичьих голосов. Слушая, Момчил менялся в лице: оно, словно летнее небо, то прояснялось, спокойное, веселое, то
— Царь и бояре поставлены затем, чтобы царствовать и управлять, а парики и отроки должны платить налоги и служить воинами. Так богом устроено, — промолвил он уверенно и гордо.
— Коли так, то мне, Райку и всем голым-босым все равно, кому посошное да кошарное 13 14 платить — Ивану ли Александру, который сербиянку Неду и Михайлова сына прогнал, или безусому юнцу этому, Стефану Шишману, которого ты на престол посадить ладишь.
— Правильно, — подтвердил Райко. — Что Иван, что Стефан, нам легче не станет.
Боярин ответил не сразу, а подошел еще ближе.
— Послушай, Момчил, — промолвил он совсем тихо,— ту ли песню ты запоешь, коли я скажу тебе, что этот безусый юнец и эта самая Неда нарочно послали меня к тебе с грамотой и подарками?.
Момчил быстро поднял голову и вопросительно посмотрел на пленника.
— Выходит, ты меня и искал? — промолвил он. — Говоришь, царица Неда и Шишман нарочно тебя послали? А откуда они меня знают, и чего им надо от меня, отрока и хусара? Я ведь не раб и не боярин.
Пленник засмеялся.
— Царица Неда и юный Стефан узнали о тебе от меня. Ты думаешь, я так легко забыл о том вечере, когда ты спас меня от нападения пьяных головорезов в корчме «Золотой щит» возле Цурулона? Один против четырех! Клянусь святым Георгием-копьеносцем, такого меча и такой руки я до тех пор ни разу не встречал и — кто знает — встречу ли когда в будущем! Хоть ты не боярин, а хусар, но юнак, какого редко можно встретить и среди болгар и среди греков. Если б не ты, отправился бы я на тот свет к отцу своему, которого Иоанн-Александр изгнал из Болгарии, сократив ему дни. Спасибо тебе!
Момчил нахмурил брови.
— Но откуда ты знал, что я здесь, в этих дебрях? Только постой, — прибавил он. — Не сердись, что я спросил тебя насчет кира Пантелеймона и его дочери Теофа-но. Мне стыдно умного грека. Я почти два года в его стратиотии 15 прожил, многому научился, человеком стал, а напоследок, вместо того чтоб спасибо сказать, убежал не простившись.
И он покачал головой. Потом, после небольшого молчанья, проворчал:
— Ну, говори! Да покороче: у нас дело есть.
— Я не знал, где ты, Момчил, — начал боярин. — Видно, бог в конце концов свел меня с тобой. Когда твои схватили меня, я в первый раз услышал твое имя от одноглазого хусара.
— Дальше, может, и плохое увидишь, — сурово заметил Момчил. — Слишком-то не располагайся.
— Может быть, — возразил боярин и гордо сверкнул глазами. — Лучше храбрый враг, чем трусливый друг.
— А что тебе говорили в Меропской области? — не без любопытства осведомился Момчил.
— И те, что тебя бранили, и те, что поминали добром, только плечами пожимали. Одни уверяли, будто ты уже где-то на виселице вниз головой повис, другие богу молились, чтоб ты жив-здоров вернулся. Кое-кто уверял даже, что ты к одному византийцу поступил тонкому обхождению обучаться. А когда я им говорил, что тебя у этого грека нету...
— А это откуда тебе известно? — сердито перебил Момчил. — Ты был у кира Пантелеймона?
— Конечно, был. И мне там сказали, что ты в лес ушел.
— Видно, я шибко понадобился твоей царице и ее сыну, что ты из-под земли выкопать меня стараешься, словно борзая следы мои вынюхиваешь, — так же сердито промолвил воевода.
— Гора с горой не сходится, а человек с человеком всегда сойдутся, — сказал боярин, немного помолчав. — Откуда ты знаешь, что из нашей встречи не выйдет для тебя добра? Неужто всю жизнь хусаром быть рассчитываешь, по большим дорогам да по лесам бродить? Если молодой царь вернется на свой престол в Тырново, он наградит всех, кто бился вместе с ним против его врагов. А такому, как ты, юнаку и награда крупней достанется.
— Довольно, боярин! — воскликнул Момчил.— Не по сердцу мне царским слугой быть. Не выйдет из меня ни чашника хорошего — царю вино подавать, ни протоке-лнота 16 — багряницу да рубашки шелковые складывать. А коль вздумается мне чем другим стать — есть у меня меч да рука. Чего же может ждать от меня жена Михаила?
— Хочешь, я тебе грамоту прочту? — спросил боярин, засовывая руку за пазуху. — Она на груди у меня зашита. Твои не нашли.
— Не надо, слушать не хочется. Лучше так расскажи, что тебе поручено.
Боярин взял стул и опять сел, но на этот раз посреди горницы, возле Момчила и Райко. Солнце светило теперь с такой силой, что оба хусара отодвинулись в тень, и сноп лучей падал только на пленника. Роскошные пестрые одежды его стали от этого еще ярче, а два вороновых пера на шлеме засверкали, как золотые кинжалы.
— Молодой Шишман — настойчивый юноша, — начал, понизив голос, боярин. — Он никогда не забудет, что корона Асена принадлежит ему, а не какому-то Александру, который только и знает что охотиться да обивает пороги красивых тырновчанок. Теперь, говорят, ему приглянулась одна еврейка.