День последний

Загорчинов Стоян

За новобрачными из колымаги вылезли несколько веселых молодых боярынь и одна пожилая особа, глядевшая вокруг гордо и надменно. Следовавшие за колымагами и окружавшие их молодые бояре спешил и сь. Кинув поводья своим конюхам, они присоединились к толпе боярынь, теснившихся за наследной четой.

Михаил-Асень, продолжая беседовать по-гречески с женой и держа ее за руку, направился к воротам. Тогда Смил, заранее вставший у ворот с хлебом и солью на блюде, по знаку корчмарши опустился на колени и поднял блюдо высоко вверх. А Хубавсла поклонилась в землю. Она была во всем новом, частом: на голове у нее красовалась необыкновенная шапка кр а с ного сукна в виде тарелки, отягченная нашитыми на ней

золотыми и камешками, а в ушах висели новые, еще более тяжелые серьги, которые так оттягивали уши, что те, казалось, вот-вот разорвутся.

— Добро пожаловать, царь с царицей! — громко произнесла она, выпрямившись. — Не побрезгуйте нашим хлебом-солью!

Михаил-Асень опять что-то шепнул на ухо жене. Маленькая царская сноха с любопытством поглядела на улыбающуюся ей до ушей Хубавелу и засмеялась в ответ. Из - за розовых губок показались ее маленькие белые зубки, похожие на нитку мелких жемчужин. Протянув покрытые кольцами и запястьями руки к блюду, она отломила кусочек хлеба.

— В соль, в соль! — закричали по-болгарски и по-гречески стоявшие сзади.

Мал е нькая новобрачная поко р н о опустил а хлеб в соль.

— Эвхарист6! — промолвила она тихим, нежным голосом, попрежнему улыбаясь, но тут же, спохватившись, с трудом и не вполне правильно произнесла по-болгарски: — Благодарю!

Царевич тоже отломил кусочек хлеба и, проглотив его, положил на блюдо большую золотую монету. Лицо Хубавелы совсем расплылось в улыбке. Она наклонилась, приведя в движение свои тяжелые серьги, и поцеловала маленькую, детскую ручку Марии.

— Дай тебе боже здоровья, а когда вырастешь — царском у сы ну детей народить! — воскликнула она умиленно и, отерев слезу, посторонилась, чтобы пропустить высоких гостей.

М

Но у самых ворот им пришлось еще раз остановиться. Дед Кузман, нищий, опершись на верею и протянув руку, гнусаво затянул:

Подайте, люди добрые,

Подайте, братья и сестры,

Подайте грошик медный Ради Христа-спасителя!

Он еще не кончил пения и Михаил-Асень только опустил руку за пазуху, чтобы вынуть деньги, как сзади послышался резкий, пронзительный грай и в ответ — яростный медвежий рев.

Все обернулись назад и ахнули. И было от чего.

В десяти локтях над колымагой, только что покинутой новобрачными, выпустив когти и раскрыв клюв, вился охотничий сокол. Впившись взглядом в одну точку, он спускался по спирали, суживающимися кругами, все время крича. Что-то на земле до такой степени привлекало его внимание, что ни призывы сокольничего, ни кусочки мяса, которые тот ему кидал, чтобы подманить, не могли его отвлечь. Этим неотразимо привлекательным предметом была медведица Сыбо и Гедеона. Она тоже увидела вившуюся над ней птицу и, встав на дыбы, отвечала ей злобным глухим рычаньем. Вот этот-то птичий крик и это рычанье и слышали поезжане.

Наконец сокол перестал описывать круги и словно повис в воздухе, не двигая крыльями. И вдруг, издав еще более пронзительный крик, стремглав кинулся вниз — на медведицу. Если б он попытался клюнуть неповоротливого зверя, то, наверно, погиб бы, раздавленный тяжелыми черными лапами. Видимо, он сам это понимал, так как, остановившись в каких-нибудь пяти-шести пядях над раскрытой медвежьей пастью, стал снова виться — то вправо, то влево, то кругами, чтобы как-нибудь достать клювом столь заинтересовавшего его зверя. Несмотря на всю свою грузность и неповоротливость, медведица долго защищалась, но стояние на задних лапах, видимо, утомило ее. Сыбо замахнулся палкой, чтобы прогнать сокола, но боярам и юному царевичу это неожиданное сражение так понравилось, что сам Михаил-Асень велел поводырю отойти. В тот же миг медведица заревела от боли и ярости: соколу удалось клюнуть ее в левое

ухо. Несколько капель крови обагрили блестящую черную шерсть у нее на лбу. Разъяренная и страдающая, она вытянулась еще выше и вдруг так сильно рванулась вверх, стремясь схватить сокола, что Гедеон, не ожидавший этого, выпустил веревку из рук. Никто не успел опомниться, как получившая свободу медведица, с раскрытой пастью и горящим!! ненавистью глазами, устреМИлась прямо на новобрачных, над которыми парил теперь, уклоняясь от противника, сокол. Большинство не понимало и даже не видело, как это произошло, потому что глядело вверх, следя за полетом коварной птицы. Через мгновенье медведица была уже возле Миха ил а и княгини, которые стояли бледные, прижавшись друг к другу, ни живы ни мертвы.

— Убейте медведя! — крикнул кто-то.

Несколько находившихся поблизости бояр схватились за мечи. Но прежде чем они успели вынуть их из ножен, одна выоокая молодая боярыня, проворно наклонившись, схватила толстую веревку, на которую Сыбо и Гедеон безуспешно пытались наступить. Потом она быстро несколько раз обвила эту веревку вокруг раскрытой пасти зверя и что есть силы рванула к себе. Медведица пошатнулась и с глухим, сдавленным рычаньем свалилась в придорожную канаву. Сыбо и Гедеон подбежали к ней. Девушка выпрямилась, задыхающаяся, бледная от волнения. Большие черные глаза ее глянули насмешливо из-под тонких, изогнутых, как пиявки, бровей на суетившихся вокруг бояр с обнаженными мечами. Мало-помалу румянец вернулся на ее побледневшие щеки, и высокая грудь ее стала дышать ровнее, спокойней. Высокая, строй-ная, сильная, в длинном сборчатом платье с шитыми серебряной канителью листьями и цветами по фиолетовому полю, в маленькой красной шапочке с бисером, девушка словно искала среди окружающих мужчин такого, который был бы под стать ей по силе и красоте.

Вдруг лицо ее утратило прежнее гордое и насмешливое выражение; она закрыла лицо руками, сло вно застыдившись своего поступка, и весело, звонко засмеялась. Потом бросилась к боярыням, которые еще не успели прийти в себя, и, схватив двух из них под руки, потащила их к воротам, куда уже вошли нов об р ач н ы е. Глядя на нее, засмеялись и остальные боярыни.

— Молодец Елена! Мужчинам нос утерла! — послышались женские голоса. — Дорогу ей с посестримами!

— Да здравствует Елена! Пусть в с егда посрамляет мужчин! — послышались восклицания бояр, сопровождае-мые одобрительным смехом.

Тут снова поднялся шум, задорный смех.

Покрепче привязав, с помощью Гедеона, медведицу, Сыбо остановился на краю дороги. В десяти шагах от него старый псарь что-то сердито говорил двум другим помоложе, показывая на сокола, продолжавшего виться над постоялым двором, но на большой высоте.

Подойдя к старику, Сыбо тронул его за плечо.

— Кто эта боярыня, старик? — спросил он.

Тот обернулся и поглядел на него, насупившись.

— Отец у нее горяч, а она — настоящий юнак, вот что я тебе скажу, — промолвил он, шамкая. — Ей не боярыней быть, а царицей... Петра, великого прахтора в Тырнове, дочь, — может, слышал?

Сыбо вздрогнул и сжал губы.

— Ну что ж, и хусару подходящая невеста! — прошептал он с ебе под нос и о то шел от псаря, прихрамывая: медведица задела ему ногу лапой.

При этом он время от времени оглядывался, опасаясь, как бы их не прогнали, а то и не побили за то, что они испугали маленькую царскую сноху.

9. ЗОЛОТОЙ ПЕРСТЕНЬ И ЗОЛОТОЕ БЛЮДО

Сыбо нашел Гедеона с медведицей на прежнем месте у канавы, близ ворот постоялого двора. Медведица, немного успокоившись, грызла сухой ломоть хлеба. Только иногда н еп рият н ое воспоминание о с о коле отвлекало ее от этого занятия, и она злобно ворчала, подняв черную морду к небу.