День последний
Шрифт:
— Что ты меня тянешь, медвежатник?.. — недоверчиво спросила она. и в глазах у нее мелькнуло подозрение. — Ты меня обманываешь! — воскликнула она, протянув руки вперед.
И, мгновенно вслушавшись в топот коней, повернулась к постоялому двору, чтобы позвать на помощь.
Но Сыбо не дал ей времени.
«Закричит, сбегутся бояре, нас окружат воины и слуги. Сейчас или никогда!» — вихрем пронеслось у него в голове. В то же мгновенье в воротах мелькнула конская тень.
«Ну же, черт меня дери!» — подстегнул он сам себя. Прежде чем Елена успела крикнуть, он ловко накинул ей на голову свой пестрый плащ, поднял ее, крепко схватки за талию, и понес к воротам.
— Побратим! Райко! —тихо воскликнул он, чувствуя, что не в силах дотащить свою ношу до цели.
Девушка издавала
Когда его оставляли уже последние силы, он почувствовал, как две сильные руки сняли с него груз, и услыхал голос Момчила, шепчущий на ухо:
— Скорей, Сыбо, скорей! Прыгай на коня позади Райка!
Тут только он поднял голову и увидел за лохматой конской гривой лицо Момчила. У него пропал всякий страх.
— Наша взяла, Момчил! — вырвалось у него.
Но в тот же миг Елена, сорвав плащ со своей головы, закричала:
— Помогите! Помогите! Момчил...
Однако договорить ей не удалось, так как Момчил быстро опять закутал ей голову.
— В ров! За мной! —скомандовал он.
И погнал коня вскачь.
Конь Райка полетел вслед за Момчилом; Сыбо еле успел вскочить на круп и обхватить товарища.
— Гони! — крикнул он, ясно услыхав шум и голоса во дворе.
А где-то дальше раздались испуганные (крики, заржали лошади.
«Это наши ударили на татар, помешать погоне», — подумал Сыбо. И он, со смешанным чувством страха и радости, вонзил коню шпоры в бока.
Конь Райка быстро догнал Момчилова коня, и оба одновременно спрыгнули в ров. Всадники потонули во мраке.
Но в тот же миг сзади что-то просвистело, и в левую лопатку Сыбо вонзилась стрела. Горячая кровь хлынула ему за пазуху. У него потемнело в глазах, он чуть на свалился на землю.
— Я ранен! — крикнул он Райку из последних сил.
Он смутно слышал, как Райко что-то крикнул Мом-чилу, потом почувствовал чье-то теплое влажное дыхание; чья-то рука крепко обвязала его веревкой со всех сторон.
Перед тем как он совсем потерял сознание, ему представилось, будто на него, гордо сверкая глазами, глядит Елена, и в ушах его снова прозвучали ее слова: «Хоть одна останусь, живой не дамся в руки разбойнику».
«Она это сделает, — подумал Сыбо. — Надо предупредить Момчила».
Он через силу открыл глаза.
Но успел только заметить, что привязан к Райку и что кони бешено скачут в густом черном лесу. И прямо впереди, над деревьями, словно три лампады, мерцают три звезды Сохи.
10. СМЕРТЬ СЫБО
Первое, что почувствовал Сыбо, очнувшись, это то, что он спал глубоким тяжелым сном и не выполнил в срок какого-то важного дела. Но сколько он ни старался сообразить, какое это дело, ничего не мог припомнить: то в голове опять начинался какой-то морок, то мысль растягивалась, растекалась, ускользала, и ему казалось, чти кто-то расстилает перед ним холстину для беления, медленно, долго, бесконечно,— холстина протянулась по зеленому лугу узкой белой дорожкой, которой нет конца-краю. Мало-помалу он совсем пришел в себя и осмотрелся.
Он лежал на правом боку, на куче листьев, под чем-то темным и низко нависшим; сначала он подумал, что это потолок хижины, но, всмотревшись пристальней, увидел, что это просто сплетшиеся у него над головой ветви старого дуба. Перед ним была большая поляна; на ней — какие-то темные предметы вроде бревен; а на другом конце, у него за спиной, раздавались голоса и что-то похожее на глухие, прерывистые стоны. Ему захотелось посмотреть, откуда это; он попробовал повернуться. Грудь его пронзила острая боль, так что он чуть не закричал. Только тут он вспомнил о стреле, ранившей его в лопату, и о бешеной скачке по лесу. «Я ранен, и дело мое дрянь, — подумал он. — Но где Момчнл И! Райко? Г;:е Елена?» Ему захотелось, чтобы возле него был кто-нибудь, захотелось услыхать живое слово, водицы испить; его мучила жажда. И в то же время в голове у него мелькнула страшная мысль: не попал ли он в плен к татарам, которые пустились за ними в погоню?
Он стал прислушиваться к голосам, стараясь уловить чье-нибудь имя, какое-нибудь слово; но у него шумело
«Хорошо, коли праведная душа: пройдет по мосту и прямо в рай, ко Христу, — продолжал он думать, забыв и жажду и боль. — Да где же праведная, коли хусар-ская! Так вот и я — умру, буду в огненной реке гореть. Не пришлось мне грехи свои искупить».
Им опять овладело беспамятство, и усеянная трупами поляна, вместе с окружающим лесом, провалилась куда-то в бездну, а ему стало казаться, что он, опять здоровехонек, идет, как давно решил, к отцу Григорию в Па-рорию. Шагает по лесной тропинке, узкой-преузкой, обросшей желтым лисохвостом и папоротником. Старается идти быстро, но что-то все мешает: то ветви по глазам хлещут, то онучи разматываются, и приходится останавливаться, поправлять; а больше всего левое плечо — тя-нет-тянет, того и гляди оторвется. Вот тропинка становится шире, лес редеет, и впереди полянка. Но какая! Маленькая, круглая, покрытая высокой травой; а кругом трава низкая, скошенная, — укос еще лежит, сено не убрано. «Уж не самодивское 27 ли это игрище, что в горах над Заногой возле Жабьей башни? — с удивлением думает Сыбо. — Как же вокруг-то косили? Ведь самодивы могли напасть!» Он останавливается в нерешите.пьности: шагать ли напрямик, прямо по траве, или обойти полянку? Страшно, да надо торопиться. Пока он стоит и раздумывает, вдруг кто-то тихонько зовет его: «Сыбо, Сыбо! Уходи отсюда!» Голос женский, похож на Евфросинии, но никого не видно. «Перекрестись и уходи!» — слышится опять. Вдруг по самой середине полянки, прямо из травы, показалась маленькая покосившаяся церковка с ветхим крестом на куполе и такой низкой и узкой дверью, что надо согнуться вдвое, чтобы войти. Сыбо подходит, снимает шапку, крестится. «Где ж это видано, чтоб посреди самодивского игрища церковь стояла?» Не успел к двери подойти, а она отворяется, и выходит оттуда Ев-фросина в монашеском одеянии, а за ней отец Григорий — такой, каким Сыбо в пещере его видел. Евфро-сина глядит на Сыбо, не удивляясь, что он тоже тут, поднимает руку и на часовню ему показывает. Взгляд у нее строгий, укоризненный. Сыбо просунул голову внутрь: на него пахнуло запахом сырости, ладана и горящих свечей. Свечи горят всюду: на истоптанном полу, вдоль стен, возле маленького иконостаса. Перед ним — покойник с прикрытым холстиной лицом. «Кто это?» —-спрашивает Сыбо; мертвец, свечи, молчанье Евфросины и отца Григория внушают ему ужас. Но вот Евфросина наклоняется к нему и тихо-тихо шепчет: «Зачем совершили вы с Момчилом этот грех? Сперва меня погубили, а теперь и ее!» И Сыбо сразу становится ясно, что покойник — Елена. «Она умерла?» — спрашивает он. Евфросина прикладывает палец к губам, взглядывает украдкой на старца и совсем тихо отвечает: «Она сама на себя руки наложила!» —«Ах, об этом я не догадался!» — еще не придя в себя, говорит Сыбо... Тут Евфросина, отец Григорий и церковка растаяли в каком-то сиянии, и он проснулся. Рослый человек, наклонившись над ним, смотрел на него заплаканными глазами.
— Момчил! — слабым голосом воскликнул Сыбо, узнав побратима. — Что с Еленой?
Момчил, наклонившись еще ниже, поцеловал его в лоб, и горячая слеза обожгла щеку Сыбо.
— Ах, оставь Елену,— промолвил Момчил, махнув рукой. — Она в хорошем месте. Я отослал ее под охраной
Райка за Марицу, к Евфросине. Ты-то как? Болит рана?
— Пустяки. Только водицы больно хочется испить, братец. Дай, коли есть у тебя, — так же тихо ответил Сыбо и попробовал поднять голову, но мог только подвинуть ее. — А насчет Елены потому я спрашиваю, что только сейчас во сне видел, будто она померла: сама руки на себя наложила. Я еще тогда хотел тебе сказать, когда мы ее увозили: смотри за ней. Ведь она мне грозилась: я, мол, живая в руки...