День последний

Загорчинов Стоян

— Не сердись, побратим, — промолвил он с виноватой улыбкой. — Я вспыльчивый стал. Может, оттого, что сердце не мирится с делом не оконченным. Хотя, — он поднял брови, — ежели хочешь знать, нам и так хорошо — мне и людям моим. Да меропчане не знают, за кого меня считать. Я — будто кефалия Кантакузена, а волен, как горный орел. Но знаю: эта греческая лисица не долго будет меня ласкать. Как с Апокавом разделается, так мне поводья затянет. Вот я и хочу предупредить его: укусить, прежде чем он меня укусит.

— Кусай, — тихо ответил Богдан, и глаза его стали зорко, внимательно следить за воеводой, который опять зашагал по комнате, но уже медленней, спокойнее.

Момчил тихо засмеялся.

—

Я сказал, что мне хорошо. Неправда это. Нет, мне

многого не хватает. И не только потому, что Кант^акузен не будет долго терпеть меня, а — не сидится мне з^десь! Хочется взмахнуть мечом да пройти с ним из ^{конца в} конец всю землю родную, а потом в море тот меч ^погрузить, чтобы кровь смыть с него. Но кровь эта — не бе^дных, замученных людей. Не ихняя кровь, а за них про_литая. Чтоб и они хорошо жили, спокойно землю пахали и песни пели, как вон тот хусар. Не царем, не базилев-сом буду, а ...

— А почему б и не царем? — осторожно прервал его Богдан и кинул взгляд на валявшийся у его ног шлем. — Был уж раз такой царь, как ты; из тех же бедных, замученных людей; сам знаешь: свинарь ^Ивайло.

Момчил поглядел на него с удивлением.

— Один человек уже рассказывал мне об этом, — задумчиво промолвил он. — Только тот был боярин; а ты — мужик-богомил. Что же значат эти слова в твоих устах?

— Моими устами, побратим Момчил, многие уста говорят. Будет царь такой. Он придет, — повторил Богдан твердым голосом, и лицо его посветлело, похорошело. — Царь-избавитель и спаситель, как Христос. Он придет во имя божие, чтобы разрушить царство сатанаилово, а теперешних царей ввергнуть в вечную муку. Им приходит конец. Так в книгах написано.

— Ну, а ежели он придет не во имя божие, так станет царем или нет, а? В ваших книгах не написано о таком царе, который подымет меч против сильных и злых, а богу будет ни кум, ни сват? — веско промолвил Момчил, многозначительно взглянув на богомила.

— Кто ополчился на сильных и злых, с тем и бог.

— А зачем божья помощь тому, кто сам свое дело знает?

— Как утром борется свет со тьмой, а в костре дым с огнем, так бог с сатаной издревле свои силы меряют. Где слабеет сатана, там бог торжествует, потому что добро победило зло. Коли ты на битву против зла пошел, с тобою бог. Хочешь ты или нет, он с тобой, внутри тебя, — убежденно произнес Богдан, и по серым глазам его, застелив их острый взор, пробежала дымка. Голос его стал глухим, стариковским; Момчилу даже показалось, будто он опять надел белую бороду и горб.

— Удивительно, — после небольшого молчания сказал Момчил, глядя на богомила. — Когда я тебя слу^{шаю и} н^{а тебя гля}жу, мне вспоминается другой побра_{^{тим m}°^ ^покойный Сыбо. Он, так же как ты, о боГе ^{рассуждал}, ^дьявола боялся и у какого-то Григория в Ш^рории все постричься хотел. Постой! Кажется, он ^{даже эт}ими самыми словами и говорил, от Григория их ^{переняв:} «Бог — с тобой, внутри тебя». Может, и ты, ^{побратим,} того же Григория слушал? Далеко ли от Чуй-^{Петлева} до Парории? Ежели пешком — день-два, не больше.}

^Дымка

на глазах богомила тотчас исчезла, глаз_{а его} ^заблестели, взгляд стал попрежнему острым.

— ^Григорий Синаит! — едко улыбнулся он. — Ты

^спрашиваешь, слыхал ли я о нем. Такой же черноризец, ^как другие. Делает вид, будто душу спасает в Парории, а придет время — тоже начнет собором нас пугать. А знаешь, побратим, что такое собор? Нас переловят, закуют в цепи и потянут в царский суд. «Кто вы такие?» — «Добрые христиане». — «А почему в бога и в сына его не веруете?» — «Мы в господа и в слово божие, иначе Иисусом называемое, веруем!» — «А в святую троицу?» — «В нее не верим». — «Ах вы, богомерзкие ма-нихеи, лицемеры, ехидны зловредные! Поклонитесь пресвятой троице, поцелуйте крест честной — тогда спасетесь! А не то мы сожжем вас живьем!» Вот что такое собор. Живыми сожгут нас из-за святой троицы и того дерева, которое они, служители сатанаиловы, честным крестом называют. -

Момчил весело рассмеялся.

— А ежели вы крест поцелуете, что с вами случится? Ничего: ни хорошего, ни плохого. Дерево и серебро к губам прижмете, вот и все.

— Не станем целовать орудие казни Христовой; лучше живыми сгорим,— махнув рукой, мрачно возразил Богдан.

Момчил опять покачал головой.

— Странное дело, побратим Богдан! И вы, богомилы, верите, что бог внутри вас, и Григорий этот словно бы то же самое говорит. А вы с его сторонниками враждуете, друг друга ненавидите. И выходит так: и вы и они — с богом, нашли его, один он и тот же ив них и в вас. А я? Я, как говорится, без бога. Но ни они, ни богомилы не враждуют против меня. Как же это? — задумчиво промолвил Момчил.

— Побратим Момчил, — тихим голосом начал Богдан. —Ты правильно сказал: бог будто разделяет нас с тобой, и все-таки мы не враги. Я люблю тебя больше родного брата, да и ты, видно, дорожишь мной, коли своим побратимом назвал. А вот подойди с таким разговором о кресте к какому-нибудь священнику или иноку,— да хоть к тому же Григорию Синаиту, — он начнет тебя ругать или за безумца сочтет, а то еше того и гляди царю выдаст. Они с царем заодно! «Воля божия — суд царев», говорят. А знаешь, почему так? Знаешь, почему для них ты безумец, а для нас брат. .. нет, больше брата?

Богдан подождал, но видя, что Момчил стоит, прислонившись к стене, все такой же молчаливый, задумчивый, тоже встал, подошел к нему и на ухо, тихо промолвил:

— Ты думаешь, побратим воевода, я не знаю, что полгода тому назад у Белой воды было? Как там болгары с сербами побратались и что ты им говорил? Слушай, я повторю: «Захотел богу молиться — молись: преклони колени на борозде, взгляни на небо, — ни попа, ни протопопа не надо». И еще кое-что говорил ты им, помнишь? Я и это повторить могу: о том, что ты сам Христу поклонился бы, кабы правда и добро на земле воцарились; а нынче что-то не хочется, нет веры в бога. Небо высоко, и бог не слышит, не видит, что на земле делается.

Выпалив все это, Богдан остановился передохнуть.

— Так, побратим? — спросил он, встретив взгляд Момчила.

Момчил молча кивнул. У богомила глаза заблестели.

— А коли так, ты — не без бога. Сегодня ты не веришь в него, а завтра поверишь, — завтра, когда Сата-наил и слуги его будут ввергнуты в муку вечную и на земле наступит царство божие, когда правда и мир воцарятся на свете и не будет, как теперь:» мирная земля — измученный раб. Этого царства мы, богомилы, ждем, его возвещаем христианам. Твой бог — наш бог, и ты нам, богомилам, — брат.