Дерзкие. Будешь должна
Шрифт:
А вот когда пакля этого мудозвона хватает её мать за плечо, тут меня уже коротит. Нет, не смогу. Не смогу я просто.
Одним рывком встаю и стискиваю ворот алкаша в кулак. Остервенело тащу его подальше. К выходу, захлопываю за собой дверь. И как бы её мать не старалась что-то кричать, упорно игнорирую. Катя молчит, Серёжа тоже. Хуйло что-то пытается сделать, но у него ж никаких шансов против меня. Рукой припечатываю его к полу, сажусь на грудную клетку, давлю коленом прямо на солнечное сплетение и раздаю удары в табло.
– Такой
– Когда маленьких и слабых пиздишь? Когда нихуя за это ответка не прилетает?
Кровь струится. Глаза его заплывают ею. А у меня снова зарево одно. Не могу я уже остановиться. Бью, бью, бью. Нос ломаю, лицо его всё месивом становится на моих глазах, а потом я пистолет достаю, обхватывая ублюдка за шею. Проталкиваю ствол в рот. Он задыхается, начинает елозить подо мной как сопливая скотина.
– Ну хули ты смотришь. Соси его, – толкаю сильнее. Как можно унизительнее и тошнотворнее. Обожаю этот пиздец в глазах. Нет, я точно ебанутый…
Снимаю предохранитель, а потом чувствую ладонь на моём плече. Почти невесомо, но чувствую. Решаюсь посмотреть, вдруг это ангел. Вдруг это Лина меня останавливает. Но нет. Это ведьма. Моя ведьма. Стоит и смотрит своим огненным взглядом. И я вижу в нём всю боль, что он когда-то ей причинил. Мне кажется, будь пистолет у неё в руках, она бы давно нажала на курок. Потому что я смелее женщины никогда не встречал. Потому что когда она злится и когда защищается, она перестаёт быть той Катей, которой обычно является.
– Отпусти его. Не марай руки, – просит она, сжимая мою кожу. И я как покорный пёс слушаюсь, хоть и готов их замарать. Я готов. Готов. И ещё раз так готов марать. Только ради неё. – Идём…Глеб…
Я встаю с него, пока он лежит в луже своей крови, слюнях и неизвестно чем ещё. Даже думать не хочу.
Заходим обратно на кухню. Мать обнимает сына. А я, несмотря на все Катины закидоны, всё недовольство, все вот эти вечные выкрутасы, вынимаю из-за пазухи пачку денег. Я заранее знал, что будет что-то подобное. Плюс-минус. В любом случае бы отдал им. В любом.
– Если примете его обратно, он сломает Вашего сына, – говорю, так как считаю нужным её уведомить. Иногда люди охотнее слушают от других то, что сами не понимают и отказываются видеть у себя под носом. – Здесь сто тысяч долларов. Уезжайте отсюда. Купите себе дом, найдите работу. Устройте сына и будьте, наконец, свободны от этого дерьма. Если не хватит – я пришлю ещё. Можете сказать моим людям, и они сами организуют переезд. Но Катю я больше в это вмешивать не позволю. Ей сюда дорога закрыта, если здесь будет он.
Я, не церемонясь, ухожу, даже не глядя на Катю. Не хочу. Просто иду на улицу мимо того ушлёпка и достаю пачку сигарет. Облокотившись на веранду, смотрю куда-то вдаль и начинаю дымить. Когда-нибудь
– Поехали, Глеб. Серёжа позвонит мне, как соберет вещи и попрощается с друзьями. А потом…Я помогу им с матерью подобрать что-то, – сообщает она и я молча следую за ней. Раз всё решила. Раз такой план – пусть. Слушаюсь и повинуюсь, моя госпожа.
Докуриваю уже возле тачки, а потом сажусь за руль. Едем снова в тишине, пока вдруг…
– Твоя рука никогда не заживёт.
– Она два года уже не заживает, но заживёт. Рука – не сердце.
– Глубоко. По-философски даже, – стебёт она меня, и я ухмыляюсь. Любые её фразы заставляют меня вспыхивать как сверхновая в сто миллионов раз сильнее обычного. Но она продолжает. – Спасибо. За меня никто и никогда... Так что, просто спасибо…
Молчу. Проглатываю ком. Как это никто и никогда…Как? Пиздец мне хуёво от этих слов. Будто насосом из организма всю кровь разом выкачали.
Едем дальше, дождь начинается, накрапывает, а она смотрит на меня, ловлю её изумрудные своими. А затем невольно взгляд свой возвращаю на дорогу, хотя всё время бы на неё только и смотрел. А теперь капли по лобовому растекаются, и я скорость сбрасываю. Просто хуёво на душе, дерьмово ничего не сказать. А ей сейчас каково? Даже думать не хочу.
– Зачем? – спрашивает она, когда я останавливаю тачку на обочине. – Опять курить?
– Нет, просто помолчать, – отвечаю и оборачиваюсь к ней. Несколько минут просто рассматриваем друг друга в полной тишине. Вечереет. Вроде между нами пятьдесят сантиметров, а вроде и километры. Вроде и ненавижу, а вроде и всё остальное.
Она вдруг касается своей ладонью моей щеки, сокращая между нами расстояние за секунду. Просто касается. Смело и неожиданно. И даже от этого меня током прошибает. Электромагнитные волны проникают под кожу и выжимают меня на максимум. Можно сказать, что одно касание пьянит…Крепче вискаря…Одновременно и удушает. Будто змея на моей шее. Петля. Удавка. Всё сразу.
Жмусь к её ладони своим лицом. Чувствую нежность её пальцев. Их теплоту. И бесконечное спокойствие от этого невинного бередящего душу касания. А внутри хочется чего-то омерзительно блядского. Как и всегда. Внутри разгорается пламя. Неконтролируемое притяжение. К её плоти, к её внутренностям. Тянет. Как семь смертных грехов, как Адамово яблоко, как первобытные инстинкты. После драки хочется любви. Хочется, чтобы хозяйка приласкала. Чтобы она похвалила. И я понимаю, как стал жалок рядом с ней. Это полный пиздец. Я же льну к ней. Я же разлагаюсь. Кто её чертов создатель раз сделал её такой желанной, такой недоступной и драгоценной для меня?