Десятка Лоу
Шрифт:
— Это переделанные эвакомодули. — Я прибавила газу. — Не спрашивай, откуда у них такая скорость, никому невдомек.
Меня прошиб холодный пот, струйки стекали с затылка под одежду.
— С ними можно поторговаться?
Двигатель мула натужно ревел: слишком жарко, слишком большая скорость.
— Никому пока не удавалось.
— Каков тогда план? Они точно нас заметили.
— Придется бросить мула! — крикнула я в ответ.
— Ты тронулась? — Габриэлла подползла ближе ко мне. — Без транспорта мы…
— Это наш единственный шанс. Нужно их
— Что? Да!
— Тогда бери руль!
Я дала ей переползти вперед. Мул покачнулся, когда Габриэлла взялась за руль. Я отползла назад. Руки не слушались, нас трясло на ухабах, но я успела собрать необходимый минимум, накинув ремень от аптечки на шею, шляпу сунув под мышку, а флягу с водой — в карман плаща. У нас за спиной вздымались облака пыли от двигателей, так что невозможно было ничего рассмотреть. Один из кораблей приблизился, у него открылся люк в днище, и на нас прыгнул один из Ловцов, глядя на меня через затемненные круглые очки.
В эту же секунду я схватила Габриэллу за плечо и рухнула вместе с ней в плотные клубы пыли.
Мы бежали. Сложно назвать это бегом в полном смысле слова: мы спотыкались и ползли, в ботинки набились камешки, грудь горела от горячего разреженного воздуха, в ушах звенело так, что я не могла отличить рев двигателей от собственного сердцебиения. Мы добежали до обрыва в конце тропы и покатились, обдирая бока, по узкой вымоине. Только когда мы оказались внизу, закрытые со всех сторон от света и взглядов, я остановилась. С гудящей головой и ободранными до крови руками принялась ощупывать карманы, пытаясь убедиться, что не потеряла фляжку и не раздавила аптечку.
Аптечка оказалась цела. И я увидела, что она нам пригодится: Габриэлла была еле жива. Она не могла отдышаться, а под порванным рукавом ее летного костюма кровоточила рана. Пока она судорожно хватала ртом воздух, я прислушалась. Двигатели еще было слышно, но они, казалось, удалялись.
Мой голос был похож на глухое карканье:
— Похоже, они повелись на приманку. У нас есть несколько минут. Идти можешь?
— Куда? Без транспорта мы просто падаль. — Она тяжело закашлялась.
Я огляделась. Расщелина раздваивалась, и я кивнула туда, где поуже.
— Ловцы нас тут не достанут. Этот каньон должен выходить на плато. А если мы выйдем на плато, то сможем найти станцию Аэрострады. По ней можно долететь до Гавани.
Габриэлла глядела на меня в изумлении:
— Ты чуть нас не угробила в этой проклятой пустыне, когда тут есть Аэрострада?
— Через эти каньоны не проехать на муле. У нас бы ушло еще дня четыре, чтобы объехать их. И поверь, идти пешком радости мало. Кстати, ты должна мне новый транспорт.
Я расправила шляпу и натянула ее на голову, прислушиваясь к удаляющемуся гулу.
— Нам надо идти.
Идти было тяжело. Вымоина превратилась в овраг с крутыми склонами, заваленный шаткими валунами, качающимися под ногами. Отвесные стены поднимались выше и выше, превращая небо над головой в
Несмотря на показную уверенность, у меня были весьма смутные представления о том, куда мы направляемся. Я пыталась оживить в памяти карту Фактуса, виденную когда-то на экране в кабине эвакомодуля, падающего на поверхность луны, но казалось, эти воспоминания принадлежат кому-то другому.
Если мы погибнем здесь, нас вряд ли кто найдет.
Когда-то эта идея казалась привлекательной. Я лежала, скрючившись, на матрасе в маленькой камере, окруженная ужасающим металлическим скрипом корпуса старого судна. Сама мысль о том, что можно закрыть глаза — и обо мне никто никогда не вспомнит… Но потом я решила продолжать жить, жить ради счета. И сейчас оставалось только передвигать ноги, шаг за шагом.
Габриэлла начала спотыкаться. Обернувшись в очередной раз, я обнаружила, что у нее горит лицо, а глаза блестят и слезятся.
— Почему встали? — требовательно спросила она.
— Потому что тебе плохо. Мы так долго не выдержим, если не отдохнем. — Я поглядела вверх. — Если ночь будет ясной, мы сможем идти в темноте.
— Мне хорошо, — огрызнулась Генерал. — А если и плохо, то из-за этой чертовой планеты.
Тем не менее она присела на корточки, пытаясь отдышаться, и взяла у меня шарик кислорода.
— Что это за штуки? — спросила она, рассматривая шарик у себя на ладони.
— Заряд кислорода. Синтетика. Здесь это называется «вдох».
Девочка недоверчиво положила шарик в рот и раскусила. Уже через несколько секунд она удивленно распахнула глаза и одобрительно кивнула.
— Знаешь, я была пару раз в гораздо более худшем положении, чем сейчас, — сказала Генерал. — Я была на Тамани и подхватила вирус.
Во мне все словно замерло, нервы превратились в натянутые струны. Это слово.
Тамань.
— Я чуть не умерла, — продолжала Генерал, — но никогда не оставляла поле боя. Сражалась, несмотря ни на что. Пехоте повезло меньше. Мы потеряли две тысячи человек, прежде чем смогли обуздать эпидемию в лагере. Столько упущенных возможностей, — она поглядела на меня, улыбаясь. — Что ты на это скажешь, ренегатка?
Я с трудом отогнала от себя тяжелые воспоминания.
— Скажу, что тебе надо прекратить болтать.
— Я могу тебе горло перерезать, — лениво ответила Генерал.
«Я могу придушить тебя во сне».
Ничего не ответив, я отложила аптечку и легла на землю — смотреть, как розовеет закатное небо.
Наверное, я заснула, потому что, проснувшись, услышала голоса. Ночной ветер — какая-то часть меня знала это — спустился с неба, чтобы вымести Фактус начисто. Но сейчас, в моем изнеможении, каньон казался мне гигантской глоткой, из которой извергались голоса. Две тысячи голосов стонали, хрипели, исходили предсмертным хрипом.