Детские странствия
Шрифт:
– Как дал медвежий свист, сразу кинулись бежать!
– хвастаюсь я, а потом рассказываю, как медведей пугал.
– Ну, если даже на медведей кричишь, значит быть тебе, Васька, не псаломщиком, а фельдфебелем, - подзадоривает меня Михаил Егорович.
Все наши родные знали, что я задумал стать псаломщиком, чтобы есть пшенную кашу целыми тарелками.
ИЛЬИН ДЕНЬ
В каждой деревне
Спирова праздновала Ильин день.
С нетерпением ждал я нашего деревенского праздника. Как было не ждать его, когда в этот день, раз в году, даже в таких бедных избах, как наша, можно было сытно покушать! Правда, нам, детям, только при счастливом случае. Кроме того, к празднику мне шилась в том году кумачовая рубаха.
Накануне с утра мать начала стряпать, а сестра Матрена села к окну шить рубаху. Я уселся рядом с ней и сторожил, чтобы она не бросала работу: вдруг не успеет сшить к празднику!
– Видно, Васька, не успеть мне - иголка тупая, - шутила Матрена.
– А ты возьми другую, вострую, - просил я.
– Да вот беда-то: другая кумачовых рубах не шьет.
Я умолял ее дошить рубаху к празднику, обещал за это, когда она будет пахать, приносить ей воду с родника так быстро, что вода будет еще холодной.
– Ну коли так, то постараюсь дошить, - говорила сестра.
Отец принес с реки много рыбы, и мать пекла к празднику большие рыбники из трески, сеиды, зубатки, ельцов и хариусов. Вынув рыбник из печки, она проковыривала в нем пальцем дырочку, и через эту дырочку натекала целая миска вкусного сока. Мы садились за стол и ели хлеб, макая его в сок рыбника.
Не терпелось отведать самого рыбника, но рыбники пеклись не для нас, а для гостей. Такой уж был обычай: рыбники гостям на праздник, а нам только сок из них да объедки.
И вот наступал долгожданный день. Он начинался с того, что утром мы лакомились овсяным киселем с молоком. Растягивая удовольствие, все долго сидели за столом, поглядывая через окно на улицу.
По улице медленно проходили незнакомые девушки из других деревень, все в новых платочках, в штиблетах с резинкой, в толстых шерстяных чулках с цветными полосами, с жакетами на руках, хотя день был солнечный, жаркий. За ними шли гурьбой парни, тоже принаряженные - с шейными платками, в сапогах и даже в калошах. Мужики приходили в кумачовых рубашках, в пиджаках и фуражках. Они усаживались на бревна и закуривали. Поодаль от них собирались в кучу бабы.
До обеда гости вели себя степенно, ожидали, когда их начнут приглашать в избы. Без приглашения в избы заходили только попы, чтобы помазать крестами и получить за это гривенник или пятак. Вместе с попами ходили церковные сторожа, просвирни и просто нищие. Им тоже полагалась какая-нибудь подачка.
Мать совала кому яичко, кому кусок хлеба. «Ничего не жалеет для чужих людей!» - думал я и досадовал, что после праздника придется нам сидеть голодными.
Обойдя все избы, попы служили молебен в часовне. Часовня была маленькая, в нее заходили только первые в волости богачи. Простой народ собирался возле часовни. Тут после
Я ходил за отцом и матерью, смотрел, как они зазывают к себе гостей.
В толпе мужиков стоит давний приятель отца, Алеша Бабкин из деревни Шуринги. Отец подходит к нему, здоровается за руку и говорит:
– Алексей Григорьевич, милости прошу откушать хлеба и соли!
– Спасибо, Леонтий Егорович, сыт вот так?
– Алеша Бабкин показывает рукой, что он сыт по горло.
– Баба утром овсяных блинов напекла.
«Ну и врет же, плешивый!
– думаю я.
– Ничего он утром не ел, как и другие, чтобы побольше съесть в гостях». И меня злит, что отец кланяется ему:
– Будь другом, Алексей, не обижай отказом, ведь сам вчера ловил хариусов?
– Ну, коли так, то надо попробовать, хоть через. силу, - милостиво соглашается наконец Алеша Бабкин.
Мать пошла звать на обед свою старую подружку, Лукерью из деревни Глухой.
Лукерья пришла на праздник именно к нам, больше никто ее не позовет на обед, но она тоже церемонится - стоит поодаль с бабами и ждет особого приглашения.
– Здравствуй, Лукерья Тимофеевна! Милости прошу у меня пообедать?
– Ой, что ты, Васильевна! Какой там обед! Я только на минуту прибежала - ведь малое дитё осталось в зыбке.
– Что ты, Лукерья, бог с тобой! Как это с праздника уходить, не поевши, не попивши! Сделай милость - пойдем, не обижай меня.
– И мать отвешивает своей подружке низкий поклон.
«И чего она ей кланяется?
– злюсь я.
– И без того ведь пойдет».
– Ладно уж. Только для тебя, Васильевна. Попробую твоего рыбника и побегу к дитяти, - говорит Лукерья.
Знаю я, как она побежит: просидит до вечера, пока все не будет съедено.
Наконец церемония возле часовни закончена, и начинается церемония за столом. Отец обходит с подносом усевшихся за стол гостей и угощает их водкой. На подносе - стаканы для мужчин и рюмки для женщин. Первый стакан - самому почетному гостю, Алеше Бабкину.
Любит Алеша выпить, однако отмахивается:
– Что ты, что ты, Леонтий Егорович! Да в таком стакане можно утонуть!
Приличие требует, чтобы хозяин просил и кланялся, а гость отказывался. Отец снова просит, и мать просит. Оба низко кланяются. Алеша, вздыхая, берет стакан, ставит его перед собой и ждет, пока отец и мать обнесут всех гостей. Долго ему приходится ждать: гостей много, и хозяевам каждого надо уговорить взять с подноса стакан или рюмку. Не терпится Алеше выпить, но он только облизывается.
Когда с подноса взята последняя рюмка, за столом все сразу оживают; перебивая друг друга, говорят:
– С праздничком, дорогие хозяева, Леонтий Егорович и Вера Васильевна! Дай бог вам жить хорошо, праздновать еще лучше и хороших гостей иметь полный стол!
Отец с матерью кланяются:
– Спасибо! Кушайте на здоровье!
Но церемония еще продолжается. Отпив по маленькому глотку, гости отодвигают от себя водку.
– Что-то не пьется сегодня, - говорит Алеша, чуть пригубив свой стакан.