Девственница
Шрифт:
– В присутствии других ты должна называть меня сестра Джон или сестра. И да, тебе нужен лазарет.
– Это синяки и рубцы. Она исчезнут через пару дней.
– Ты выглядишь так, будто тебя ограбили.
– Мам, никого не грабят во время порки. А если и грабят, я бы чаще ходила в опасном районе.
– Это не шутка.
– Это даже не он сделал.
– Он. Сорен. Хотя ее мать не знала этого имени. Она знала его как Отец Маркус Стернс. Но Элли не могла называть его Маркус Стернс, если кто-то из сестер слышал о нем. Значит будет "он".
–
– Мой друг Кингсли.
– Интересное у тебя определение понятия "друг".
– Может быть, это более точное определение, - ответила Элли.
– Это было по обоюдному согласию. Ты же знаешь, что мне это нравится.
– И ты знаешь, что мне ненавистен этот факт. И я ненавижу его за то, что он сделал тебя такой.
– Это не он сделал меня такой, мам. И он меня не насиловал. И он меня не соблазнял.
– Тебе было пятнадцать, когда вы познакомились. Он ухаживал за тобой.
– А еще мне было пятнадцать, когда я впервые попыталась затащить его в постель. Я пришла заранее подготовленной.
– Она не могла поверить, что они опять вели этот разговор.
– Если ты действительно думаешь, что он представляет опасность для детей, ты бы позвонила епископу. Но ты не хуже меня знаешь, что это не так.
– В церкви достаточно скандалов. Я не собиралась создавать новый.
– Двое взрослых не станут скандалом.
– Элли, этот человек...
– Мам, ты можешь ненавидеть его, если хочешь. Но, по крайней мере, ненавидь его по верной причине.
– Ненавидеть его по верной причине?
– Ее мама встала и подошла к ней.
– Я думала, что так и делаю. Тогда ты скажи мне. Каковы же истинные причины ненавидеть священника, который соблазнил и избил мою дочь?
– Ненавидь его, потому что я ненавижу его.
– Я не могу этого сделать.
– Почему нет?
– спросила Элли, глядя в глаза матери.
– Потому что ты можешь перестать ненавидеть его. И тогда мне тоже придется остановиться.
Элли отвела взгляд от умоляющих глаз матери.
– Что он сделал с тобой, детка?
– прошептала мама.
– Что он сделал с тобой такого, что ты пришла ко мне после стольких лет?
– Я не хочу говорить об этом, - сказала Элли, когда они приблизились к ярко-белой комнате, без сомнения, лазарету или тому, что считалось таковым в этом стареющем здании.
– Тебе надо с кем-нибудь поговорить. С профессионалом, который поможет.
– Я не нуждаюсь в консультациях. Я в таком же здравом уме, как и ты.
– Если не более здравомыслящая. В конце концов, это не она разгуливала в свадебном платье и говорила, что Иисус был ее мужем.
– Ты можешь поговорить с кем-нибудь здесь. Сестра Маргарет - опытный психолог. И еще раз в неделю, Отец Антонио...
Элли повернула голову и уставилась на маму.
– Ты думаешь, я буду говорить об этом со священником?
– Ну...
– начала было ее мать. – Вероятно, с сестрой Маргарет?
Если бы у нее хватило на это сил, Элли рассмеялась бы. Но их не было,
Мать оставила ее сидеть в кресле, а сама пошла за другой сестрой. Через двадцать минут в лазарет вошла монахиня, на вид ровесница ее матери - не старше пятидесяти лет, - и окинула Элли внимательным взглядом. Мама представила женщину как сестру Аквинас. Поверх черной одежды на ней был надет белый фартук, а рукава заколоты так, что обнажались предплечья. Сестра Аквинас указала на кровать за белой занавески, и велела Элли ждать там.
– Я пойду проверю твою комнату и удостоверюсь, что у тебя есть все необходимое, - сказала мама и забрала сумку из рук Элли.
– Я скоро вернусь. Не переживай. Ты в хороших руках с сестрой Аквинас.
– Хорошо, - ответила Элли, слишком взволнованная тем, что у нее есть место для ночлега, чтобы беспокоиться о чем-то серьезном в данный момент.
– Скоро увидимся.
Мама поцеловала ее в лоб.
– Спасибо.
– Слово вырвалось из уст Элли совершенно машинально.
– Ты благодаришь меня?
– Ее мать казалась совершенно сбитой с толку.
– Ну, ты же уговорила их позволить мне остаться здесь. Знаю, мы не очень ладили последние несколько лет... десять лет.
– Двадцать шесть лет, - поправила мама, но по-доброму.
Она сделала паузу, чтобы рассмеяться.
– Ладно, двадцать шесть лет. Но да, я благодарна, мама. То есть, сестра Джон. Прости.
Мать обхватила ладонями ее лицо и посмотрела ей в глаза.
– Вот уже три года я каждое утро просыпаюсь и читаю одну и ту же молитву. Хочешь знать, что это за молитва?
– Ну и что же?
– спросила Элли, хотя была уверена, что не хотела знать.
– Дорогой Боже, пожалуйста, пусть этот день не будет тем днем, когда он убьет ее.
Мать еще раз поцеловала ее в лоб и поспешила уйти, прежде чем Элли успела сказать еще хоть слово.
Что-то перевернулось в сердце Элли, как ручка телескопа. Впервые Элли посмотрела в окуляр материнского сердца, и теперь, в этот момент, свет сфокусировался и Элли увидела то, что видела ее мать - дочь, которую она не понимала, влюбленную в могущественного, опасного мужчину вдвое старше нее, который не мог заняться с ней любовью не причинив боли. И каждый день она боялась, что он зайдет слишком далеко и убьет ее единственного ребенка. Каждый раз, когда ее мать смотрела на Элли, она видела именно это. На какую-то секунду Элли тоже это заметила.
– За штору, - сказала сестра Аквинас.
– Я сейчас приду.
Одурманенная своим видением, Элли сделала как ей было сказано, зашла за штору и в оцепенении села на больничную кушетку.
Сестра Аквинас подошла с полотенцем в руке. Она бросила его на столик и положила руки по обе стороны от шеи Элли.
– Как ты себя чувствуешь?
– спросила она.
– О... я в порядке, - ответила Элли
– Ты уверена? У тебя глаза красные. Ты что, на наркотиках сидишь?
– Ничего противозаконного. Меня немного тошнило.