Диктиона. Пламя свободы
Шрифт:
— Старый ритуал. Очень старый, — негромко произнёс он, — и потому очень простой и очень действенный. Он обращён к Арбу, который когда-то был не столько богом войны, сколько огненным богом справедливости. Каким-то образом волхвы вызывали его и предавали на суд того, кто, по общему мнению, был повинен в злодеянии. Или близкого родственника этого человека. Если вины не было, огонь отступал, не причинив вреда. Я имею в виду, духовный огонь Арба, а не обычный. Если вина была на жертве или на её родичах, то она умирала оттого, что незримая стрела пронзала сердце. Если стрела была в чаше, то это означало и смерть другого виновного, если стрела сломана, то проклятие ложилось на всех потомков до седьмого колена, если кровь на дне высохла, значит,
— Откуда тебе это известно? — Рахут, казалось, хотел прожечь взглядом его лицо, но встретив взгляд прозрачных зелёных глаз, тут же отвернулся.
Сёрмон пожал плечами.
— Мне рассказывали об этом с детства. Аристократические роды любят мрачные истории, оправдывающие их негодность проклятием предков. Некогда один из прежних графов Лоуортов убил соседа и украл его дочь. Она сбежала, но через несколько дней его отца нашли мёртвым на полу спальни. На его теле были следы от верёвок, а на столе стояла чаша с воткнутой в неё чёрной сломанной стрелой. Его сердце выглядело как пронзённое чем-то длинным и тонким. На дне чаши была высохшая кровь.
— И что? — воскликнул Рахут. — Твой отец, кажется, процветает на Алкоре, а ты жив и здоров.
— Я — достойный потомок своих предков! — неожиданно и злобно оскалился Сёрмон, так что врач невольно отпрянул, а Рахут снова отвернулся, — Я седьмой в роду, если считать с того похитителя девицы! Ты думаешь, что я смогу произвести на свет благородных продолжателей рода? Я — вершина проклятия Лоуортов, и на мне для них всё закончится. И пусть скажут за это спасибо.
Он смотрел на смущённого и напуганного Рахута.
— Не волнуйся, твоя стрела цела и проклятие твоих потомков не ждёт… Если они будут. Загляни в чашу сам.
Рахут со смятением посмотрел на чашу, а потом на Сёрмона, который с холодным и неотвратимым, как само возмездие, взглядом стоял над ним.
— Я в это не верю! — вдруг крикнул Рахут. — Чушь! Старые боги твоей планеты, которая чёрт знает как далеко отсюда! Откуда они возьмутся!
— Боги идут за людьми, которые верят в них, — пожал плечами алкорец. — Они живут верой. Десять тысяч лет назад частица старого Арба последовала за несколькими сотнями людей, веривших в него. И кто-то из ныне живущих сберёг в себе веру своих предков, а значит, сохранил и его, того бога справедливости, который даже на Алкоре давно уже деградировал до уровня пустого и злобного беса. Кто-то, кто смог вызвать его и заставить вершить суд.
— И я должен поверить в это?
— Ты же веришь в Проклятого? — Сёрмон невесело усмехнулся. — Сейчас узнаем, веришь ли ты. Я скажу тебе правду и посмотрю, как ты на неё отреагируешь. Видишь ли, ты всего лишь глупый и злой мальчишка. Тебе дана власть, но ты используешь её не так, как надо. Для того чтоб получить проклятие на свою голову, не обязательно иметь шесть поколений злобных и развращенных предков, иногда достаточно нескольких лет, месяцев и даже дней, чтоб погубить свою душу, а вслед за тем всё оставшееся тебе время платить, платить и платить по счетам, пока весь долг не будет выплачен. Только цена может быть непосильно велика и тогда очень просто отчаяться и кинуться в бездну. Но это не избавляет от обязанности платить, просто счёт растёт. Ты уже напортачил более чем достаточно. На твоих руках кровь тех, кого религии сотен миров причислили бы к лику святых. Эта цена уже занесена в твой счёт, а платить тебе нечем, потому что душа твоя так же бедна и пуста, как карман нищего. У тебя есть только жизнь, и тебе придется отдать её. Арб сказал, — Сёрмон указал на стрелу в чаше. — Кто-то ещё должен умереть, кто-то, кто виновен. Из родичей этой женщины здесь только ты, и твоя рука лежала на эфесе. Ты — покойник, парень. И не надо заглядывать в чашу, чтоб узнать, что кровь на дне высохла. У тебя не будет потомков, ты просто не успеешь ими обзавестись. Но это уже твоя проблема,
— Ты! — закричал Рахут, вскакивая и вытаскивая из кобуры бластер. — Ты сумасшедший!
— Да, я сумасшедший, — печально улыбнулся Сёрмон. — Но вотпристрелишь ли ты меня? Попробуй. Может, тебе удастся разорвать цепь ужаса, стянувшую твой мозг. Ведь всё взаимосвязано. Магия и твоя вера. Если ты выстрелишь, значит, ты не веришь в Проклятого, всё, что я тебе сказал, — бред безумца, а не выстрелишь, значит, истина моими устами даёт тебе последнее предупреждение. Так как?
Он с любопытством смотрел на Рахута, который застыл с бластером в руке. Было видно, что он в смятении. Лицо его побледнело, рука дрожала. Гнев и страх сцепились в его сердце в жестокой схватке и гнев уступил. Мрачно взглянув на алкорца, он опустил оружие.
— Ты проиграл, — с сожалением произнёс Сёрмон. — Боги идут за теми, кто в них верит, и боги мести, в том числе, — он повернулся и пошёл к выходу, но на пороге задержался. — А, может, тебе и повезло. Годами расплачиваться за свою глупость так тяжко. Куда лучше расплатиться за всё разом и сполна. Одним махом. И следующую жизнь начать с чистого листа, белого, как снег на вершинах гор.
Он ушёл. Рахут в смятении смотрел ему вслед, а потом сунул бластер в кобуру и повернулся к врачу. Он старался говорить спокойно.
— Что может сделать комплекс вины и склонность к депрессивным состояниям с далеко неглупым человеком.
Смущенный доктор поспешно закивал.
— Я слышал, что он…
— Неважно! — перебил Рахут. — Я хочу, чтоб мою мать приготовили к торжественному погребению. Погребальный костер пусть сложат на площади. Да, и я не хочу, чтоб её вскрывали.
— Но мы могли бы узнать… — залепетал врач.
— Я не хочу! — злобно оборвал его Рахут. — И уберите это всё со стола! И чтоб мне на глаза не попадались эти вещи! И не беспокоить меня без нужды!
Он выскочил за дверь и побежал по коридорам к себе в апартаменты, а за ним, как тени, неслись его невозмутимые телохранители. Он так и не решился выгнать их из комнаты, потому что его страх был слишком силён.
А Сёрмон вернулся в зал Звезды и присел на подлокотник пустого кресла рядом с Авсуром, который всё так же вёл переговоры по радио, пристально глядя на макет. В промежутке между сеансами он взглянул на Сёрмона и, увидев, как тот выразительно чиркнул большим пальцем по горлу, невозмутимо кивнул. И лишь заметив на его лице мрачную гримасу, спросил:
— Что с тобой?
— Да ну, — отмахнулся тот. — Растравил мне душу этот щенок.
— Что растравил? — с усмешкой спросил Авсур.
— То самое… — проворчал алкорец и, поднявшись, поплелся к пульту связи. Усмешка тут же исчезла с лица Авсура и он, прищурившись, какое-то время смотрел на Сёрмона, а потом, вздохнув, дал связисту сигнал вызывать следующее подразделение.
Путь к столице
I
Мы не торопясь ехали верхом по тёмному ночному лесу. Спешить было некуда, война началась без нашего участия, и шла по всему Дикту и по всей Оне. Время от времени вестовые приносили донесения от лесных отрядов, нападавших на подразделения наёмников. Это были те, чьи акции увенчались успехом, и под рукой оказались таинственные прототипы коммуникаторов Сынов Аматесу. Кибелл слушал молча и, не проявив особой радости по поводу очередной маленькой победы, движением руки отпускал гонца. Дело, наверно, было в том, что его разрозненные силы несли большие потери. Хоть ночь, лес и хорошая военная выучка давали им свои преимущества, на стороне захватчиков был опыт военных действий в экстремальных условиях и мощное оружие, которое по скорострельности значительно опережало даже маленькие боевые луки, не говоря уж об арбалетах. Лишь один раз он слегка оживился, когда молодой монах сообщил, что одним из его собратьев было сбито два летательных аппарата противника. На вопрос, как он это сделал, монах ответил, что он отобрал у наёмников два лучемёта и вместе с настоятелем вёл прицельный огонь.