ДМБ-90, или исповедь раздолбая.
Шрифт:
Многие нас ненавидели, даже среди казахов были такие. Их удивляло наша решимость и упорство. Все же видели, как смирилась со своей участью практически основная масса роты. Мы же с Вовкой понимали, что обратного пути нет, что если дадим слабину, то на нас отыграются за всё.
Многие начали по ночам читать стишки, петь песенки, в общем, развлекали блатных. На стройке пахали за себя и того чурку. В наряде полы мыли не только в расположении своей роты, но и у других. Так дежурные просили в помощь друг у друга «чмошников».
Нет, конечно, я с ними общался, помогал куревом, хавчиком,
В один из дней, во время обеда на стройке, ко мне и Маркову подошли наши ребята и попросили защиты от чурок.
– Так вы понимаете, что вам тоже придётся биться с ними? – спросили мы. – Не рассчитывайте отсидеться за нашими спинами.
– Конечно, мы всё понимаем. Помогите, пацаны, мы устали, а сами не справимся уже, – умоляюще смотрели они на нас. Ну, прямо глазами щенят.
Вот как можно было отказать, тем более своим, в принципе, ребятам? Договорились, что если кого ночью поднимут, то он крикнет: «мужики». Это и будет сигналом для остальных. Все поднимаются на защиту, а там, глядишь, поднимутся хохлы, челябинские, алтайские и остальные славяне. Справимся, нас же больше в несколько раз, в конце-то концов!
Самое удивительное, что ночью подняли меня! Наш разговор подслушал хохол Костя, парень из Жмеринки, по кличке «кот». Он был на побегушках у чёрных. За это они его не трогали, но и близко к себе не подпускали.
Я, как и положено, гаркнул на всю казарму: «Мужики»!
И что вы думаете? Хоть кто-нибудь встал? Ага, сейчас! Кроме Вовки моего, все остальные сделали вид, что спят мёртвым сном, сволочи. Еле отбились тогда мы. Табуреты летали по всей казарме, несколько коек перевернули, все полы кровищью залили, но выстояли. Битва была похлеще, чем на поле Куликовом. Очухались мы только тогда, когда нас дневальные водой из ведра поливали.
Наутро меня вызвал к себе в каптёрку старшина. Там уже сидели сержант Махач Гаджиев и уважаемый всеми в батальоне аварец Занди Давгаев.
– Ты что творишь, чёрный москвич? Ты не понимаешь, что тебя грохнут здесь или инвалидом сделают? Угомонись сам и своего кореша успокой, – заговорил первым Зоидзе.
– Ты подумай о том, что через два года на дембель уйдёшь. Так уйди же здоровым, Серёга, – добавил Махач.
– А что нам теперь, ложиться под вас? Хрена вам лысого. Не был под пастухами и не буду! – сразу взъершился я.
– Ты погоди, сразу-то не руби с плеча. Чего вас потянуло за чертей этих впрягаться, вам-то что до них? Видели, как они вас прокинули! – вступил в разговор Занди.
– Да уж. Но кто знал, что так произойдёт? Нас ведь больше, мы вас массой задавить должны, – грустно сказал я.
– Больше, но толку-то. Помнишь, я тебя предупреждал, что на своих можешь и не надеяться. Нет у них жилки мужской. У тебя есть друг, вот и держись его, – добавил Гаджиев.
Выйдя из каптёрки злым, я сразу направился к своему взводу. Все стояли поникшие и в глаза не смотревшие. В эту минуту я их ненавидел. Нас с Вовкой калечили, убивали, а эти твари даже не попытались помочь, хотя эту кашу заварили они. Несмотря на боли и ломоту во всём теле, мы от всей
Конечно, я тоже не ангел. Я постоянно кого-то из блатных подначивал, не уставал тыкать чурбанам на их безграмотность и темноту, вечно педалировал тему места в истории нашей страны их народов. Попадало ли мне за это? Ещё как! Приведу маленький пример.
У нас на стене центрального прохода висела огромная карта СССР. Слонявшись как-то от безделья по казарме, я увидел жертву своего сарказма – ингуша, усиленно изучавшего карту. Видать этот несостоявшийся Миклухо-Маклай решил найти свой кишлак на карте шестой части суши. Ну и как же я мог пройти мимо такой живописной картины! Подойдя к нему, я участливо спросил:
– Что, не нашёл?
– Нет, не найду никак. Всю карту облазил, – ответил он мне, ободрённый моим тоном.
– Ну так что же ты хочешь, Муса, это же карта страны, а зоопарки у нас отмечены только в туристических маршрутах! – Радостно выдал я ему, зло глядя в глаза.
Думаю, вам не надо рассказывать, что было потом мне за это.
А вот другой случай. Попросил меня как-то один дагестанец на конверте адрес по-русски написать. Он письмо домой накатал на своём языке, а вот русскую грамматику не знал. Да, я сам уже ничему не удивлялся, но всё-таки, чему же их там на родине учат? Они в школу вообще-то ходили? Ну я же не мог такой шанс упустить, чтобы не поизголяться. Я взял и написал на конверте: Москва. Министерство Обороны. Язову Дмитрию Тимофеевичу. Это на тот момент наш министр обороны был. Замполиту батальона почтальон доложил, бедолагу вызвали на ковёр. Скандал был жуткий.
Так же как-то один аварец попросил за него написать на конверте. Ну я в графе «кому» написал: Сухумский обезьяний питомник. А в графе от «кого»: низший примат. Опять доложили замполиту батальона. Мне, конечно, попало на орехи, но больше меня не просили уже ни о чём чурбаны. Шарахались, как от чумного.
Не успели зажить мои раны, как ко мне подошёл личный шофёр нашего комбата. Он к нашей роте был прикреплён. Помнится, у него в течение месяца одним за другим умерли родители. Я единственный был, кто подошёл к нему и выразил соболезнования. Все остальные завидовали, что он в отпуск едет. Пидгурский, а его звали так, запомнил это и решил меня отблагодарить. Уединившись в курилке, он мне предложил:
– Слушай, Серёга, комбат на выходные хочет с друзьями на Байкал рвануть. Порыбачить. Ему нужна прислуга, естественно. Причём ребята смышленые, а не тормоза какие. Ну не чурок же брать ему?
– Что же ты хочешь, чтобы я как крепостной, на него пахал? – возмутился я.
– Да ты чего, какой ещё крепостной? Дрова поколоть, воды нанести, рыбу почистить! А когда они все пережрутся, то и мы водочки попьём вдоволь! Возьми с собой ещё троих толковых ребят. Я на тебя надеюсь. Не пожалеешь. Потом ещё благодарить будешь. За эту поездку пацаны драку устраивают, а я тебя упрашиваю тут.