ДМБ-90, или исповедь раздолбая.
Шрифт:
Вспомнился случай недельной давности. Ночью я пошёл в туалет, а там чёрные издевались над очередным «чмошником». Мне-то было плевать, я прошёл мимо. Но кавказцы увидев меня, двинулись за мной. Почувствовав неладное, я грубо спросил:
– Чего надо?
– Чего-чего, опускать тебя сейчас будем, вот чего! – скалясь паскудно, приближались они.
– Сладенького захотелось? Так попросите, чтобы из аула вам ишака привезли и тешьтесь себе на здоровье!
– Не, чёрный москвич, ты давно уже нарываешься, да и дружка твоего нет рядом.
Холодный пот прошиб меня сразу, я понял, что они серьёзно затеяли это. Пятясь, я прижался к стене, сбив мусорное ведро. Оттуда вывалились электроды. Это-то меня и спасло. Подобрав один из них, я размахивая им, направился на толпу:
– Заколю гадов, как свиней заколю!
– Ну зацепишь одного, а дальше-то что? Всё одно скрутим и конец тебе!
– Согласен, но спать-то вы ляжете когда-нибудь? Вот и наступит моё время. Подкрадусь ночью и проткну электродом башку через ухо и всё! Домой груз 200!
Увидев мою решимость обречённого, они остановились. Вспомнили, наверное, случай, произошедший весной с тремя грузинами, которых замочили таким образом отчаявшиеся парни. Кавказцы расступились и, открыв дверь, сказали:
– Проваливай.
Я пулей вылетел из туалета, позабыв даже зачем туда собрался.
Как вы думаете, я мог оставаться в такой части? Я мог рассчитывать на помощь офицеров? Что мы могли с Володькой вдвоём? Я предлагал ещё нескольким борзым славянам объединиться, но их всё устраивало. Они так же издевались над другими, а мы с Марковым были как белые вороны. Как сами никого не трогали, так и себя не давали в обиду.
В одно прекрасное утро меня вызвал к себе ротный. Всё, завтра меня отправляют на гауптвахту. Как раз её-то я не боялся, я же наладил и там контакты. На «кичу», так на «кичу». Хоть отдохну от рож этих.
В последнее время меня начал тревожить живот. Я всё чаще и чаще бегал в туалет – поносило. Я уж всю стройку пометил. Ребята подшучивали надо мной. Им весело было, а я мучился. Но в последнюю ночь живо прорвало окончательно. За ночь я сбегал в туалет раз пять, уже и дневальный насторожился и предложил утром сходить в санчасть.
Утром, сразу поле завтрака я доложил нашему прапору о своей проблеме. Тот недоверчиво поинтересовался не кошу ли я от «кичи». Но получив подтверждение от дежурного по роте о моих ночных забегах, дал направление в санчасть.
Полусогнутый от бурлящих процессов в животе, я добрёл до санчасти и ввалился в кабинет к военврачу. Тот выслушав меня, вызвал санинструктора Глеба:
– Сопроводи его в туалет и проконтролируй.
Сев на очко я поинтересовался у Глеба:
– Так и будешь смотреть?
– Служба такая. А вдруг ты чего подменишь? – равнодушно ответил тот.
– В чём же я дерьмо-то пронёс, а? Я же вот весь, как на ладони.
– Так, сри давай и не разглагольствуй тут, умник.
– Ну, наслаждайся тогда изящнейшим из искусств, извращенец.
Мельком глянув на моё
– Так, дизентерия. Повезло тебе парень, остаёшься у нас. В роту я сам сообщу.
Так для меня начался новый период в службе. Спокойный период, но с необычной медицинской помощью. Армия же!
Санчасть. 29 июля – 08 августа. 1988 г.
Я лежу в изоляторе,
Здесь кругом резонаторы,
Если что-то случается,
Тут же врач появляется.
Поместили меня в палату к таким же засранцам, как и я. Там поначалу настороженно ко мне отнеслись, но потом выяснилось, кто я и откуда, и сразу же восстановилась былая доброжелательная атмосфера. Дело в том, что с дизентерией лежали одни москвичи. Почему? Я не знаю, наверное желудки у нас более восприимчивые к такой среде обитания. Больничную форму нам не выдали, мотивируя тем, что мы её только изгадим всю. Так мы и лежали: кто в форме, кто в нижнем белье.
Неизгладимое впечатление на меня произвели пациенты в других палатах, точнее их вид. Абсолютно все были перемазаны зелёнкой.
– Ребята, а чего вы выглядите, как зелёные человечки во время белой горячки? – поинтересовался я у них.
– Это не у тебя белая горячка, а у нашего начмеда.
– Не понял. В смысле?
– Да начмед опять весь спирт выкушал, вот нам раны и места уколов и обрабатывают зелёнкой.
Озадаченный, я отправился в процедурный кабинет. Там как раз Глеб, сделав инъекцию, мазал зелёнкой очередного воина.
– Глебыч, а мне вот интересно, вы дизентерию тоже лечите зелёнкой?
– Нет, для засранцев у нас спецлечение, - порадовал он меня и, накапав в стакан воды ампулу нашатыря, протянул мне.
– Пей.
– Ты охренел что ли? А я не отравлюсь?
– Такова метода. Не спорь. Кстати, у вас ещё лечебное голодание.
– Какое? – ошарашено спросил я.
– Вам есть ничего нельзя. Будете принимать 2 раза в день микстуру из воды и аммиака. Выхода другого нет, а иначе изойдёте кровавым поносом.
В полном смятении я вернулся в палату. Там мне подтвердили всё, что сказал Глеб. Вот это новость. Так я дистрофиком стану. Для язвы моей опять-таки не лучшее решение.
Вечером меня навестил Анатолий Григорьевич. Я его вызвал по местному телефону. Он принёс мне пожрать и конверты с марками. Поболтали с ним о моём дальнейшем плане. Я ему доверял, поэтому рассказал всё как на духу. Я решил написать обо всём домой, чтобы меня и Володьку мама вытащила из этого ада поближе к Москве. Тут мы были не жильцы. Я это понимал всё более отчётливо. Толик был расстроен. Он уговаривал меня потерпеть. Игоря должны демобилизовать в первой партии, в апреле. Директор сразу же меня забирал к себе, сделал бы замом своим, зажил бы круче многих офицеров.