ДМБ-90, или исповедь раздолбая.
Шрифт:
– Толя, я не выдержу столько. Слишком долго ждать ещё. Это же не пару месяцев. Прибьют меня тут раньше, как пить дать, прибьют!
– Серый, а ты сам в бочку не лезь, промолчи, где можно, перетерпи.
– А ночью в казарме ты тоже со мной будешь? То-то. Мне надо отсюда выбираться, пока жив ещё.
– Жаль, прикипел я к тебе уже. Но это твоё решение. А письма я, конечно, брошу в почтовый ящик в городе, не волнуйся.
– Спасибо, тут-то их цензура зарежет сразу. Знаю я этих сволочей.
Расстроенный директор ушёл,
Еда, принесённая Толей, не пошла нам впрок. Всё где-то через час вышло обратно, да ещё и с тяжкими последствиями. Прав оказался Глеб. Голод - наше лечение и избавление от не самой достойной болезни советского воина.
Утром проводил обход старшина санчасти Дима Шварцман, тоже москвич. Высокий и тучный, он был необычайно подвижен, с суетливо бегающими маленькими глазками. Энергично передвигаясь от койки к койке, поглядывая на больного из-под очков, спрашивал:
– Всё дрищешь, болезный?
Получив утвердительный ответ, он не глядя отводил руку за спину, где в неё вкладывал стакан с микстурой стоявший наготове младший сержант Валера. Протягивая его, приговаривал:
– Выпей, родимый, тебе полегчает.
У меня он вызвал неприятное чувство. Мерзкий тип, хоть и зёма. Всегда у меня вызывали отвращение скользкие людишки.
В обеденное время меня навестили ребята из моего взвода. Смотрели они на меня с завистью, мол, лежит тут прохлаждается, отдыхает от дурдома казарменного. Поголодать бы им и с очка не слезать полдня. Да и скукота тут полная. Телевизора нет, газет нет. Лежишь весь день и болтаешь с пацанами ни о чём.
Вечером опять пришёл директор комбината. Мне посылка пришла от родителей на его адрес. Вот это приятный сюрприз, хоть какое-то развлечение. Пару пачек «Явы» я отдал Толику, остальное выставил на стол: общаг - дело святое. Еду никто не тронул, все помнили о плачевных последствиях. Пришлось раздать больным из других палат и санинструкторам.
Однажды я вышел от безделья в коридор прогуляться и увидел довольно занятную картину. Три незнакомых офицера, держась за пах, подпрыгивали на месте и тоненько повизгивали. Я сразу же побежал к санинструктору Валерке узнать, в чём дело.
Всё оказалось просто и банально. В офицерском городке свирепствовал триппер. Причём не простой, а закалённый к обычным антибиотикам. Ведь контингент в гарнизоне ограниченный, вот вирус и мутировал. Гений Шварцмана придумал коктейль нового антибиотика, основанного на смеси разных лекарств. Эту гремучую смесь через спринцовку вливают в пенис и надо продержаться бедолаге минут десять. Разъедает она всё живое внутри, но эффект достигается после трёх процедур. Как говорил Валера, боль адская, некоторые, особо впечатлительные, даже в обморок падают.
– А от кого тут заражаются? – поинтересовался я.
– Да они и сами в неведении. Тут же тоска зелёная, вот офицеры,
– «Забытый богом военный округ», - вспомнил я.
– Вот, ты уже в курсе нашей действительности, - ответил Валерка.
Надо заметить, что в санчасти происходили порой удивительные вещи. Тут были такие пациенты, что просто диву даёшься. Целая палата была выделена под «йог». Так называли тех, кто занимался членовредительством ради того, чтобы их комиссовали. Я их прозвал «шпагоглотатели».
Один из них пытался сожрать карбид, чтобы вызвать признаки язвенной болезни, но только получил сильнейший ожог полости рта и пищевода. Другой надышался сухой заварки для того, чтобы на флюорографии снимки показали признаки туберкулёза. Горемыки с более бедной фантазией глотали гайки, гвозди и прочие, пролезающие в пасть, предметы.
Были и такие, которые косили под дурака, причём талантливо косили. Некоторые преднамеренно ломали себе руки или ноги, в надежде подольше проваляться в санчасти, а если повезёт, то и в госпитале.
Господи, на что только не шли молодые ребята, дети по сути своей, лишь бы вырваться отсюда! Членовредительство процветало самым махровым образом.
Как-то пасмурным утром нас всех подняли санинструкторы и велели собраться на построение на первом этаже. Милейшей души начмед колобком прокатывался вдоль строя и нечленораздельно изрыгал гавкающим голосом что-то. Глеб синхронно переводил нам.
Дело заключалось в том, что нас всех отправляли по грибы, благо их тут полно, на сопки. Видите ли офицеры решили гульнуть, а мы должны им насобирать к столу закусочки. Гурманы, мать их, пропади они пропадом.
Люди мы подневольные, делать нечего, пришлось собираться под присмотром Валерки и идти за «скальпами», как тут грибы называли. К обеду принесли мы аж два тазика разнообразнейших грибочков. Пьянка у военврачей затянулась до утра. Глеб им пел под гитару, женщины сомнительного вида, словно тени, бесшумно мелькали в коридоре.
Перед отбоем меня проведали пацаны с нашего отделения. Вид у них был зачуханный какой-то, Володька был явно помят. Опять, видать, блатные прижали его. Пришлось раздать им остатки еды из родительской посылки, нам-то она не впрок была, заодно сигаретами угостил московскими. Хоть чем-то я смог развеять тоску в их глазах. Не знаю почему, но мне было жалко ребят. Вроде трусоваты они, бросили тогда в ночной сваре меня и Володьку, а всё равно жалко их. Я сам на гражданке не в каждую бучу влезал, если была возможность, то избегал драк. Но здесь-то деваться некуда, тут сразу тебя прижмут на все два года, поэтому и стоял на смерть, не прогибался.