Дневник лабуха длиною в жизнь

Шик Эдуард Григорьевич

Старшина, разинув рот: "Не-е!.."

"Это когда вы собираетесь принять ванну, заполняете ее водой и кладете на воду глюкало, а оно качается на воде и делает глюк, глюк, глюк!"

Капитан скосил на меня глаз, удивленно пожав плечами. Подошли к площади. В моем окне горел свет. И вдруг неожиданно Тумаш с надрывом закричал:

– Сука, как она могла?! Что мне теперь с ней делать?!

Я таращил на него глаза:

– Кто она?

– Кто! Кто!
– громко продолжал он.
– Дочка моя, сука, забеременела, а этот говнюк и не собирается жениться, и что теперь будет?! У нее уже пузо надувается!

Я молчал, не зная, что сказать.

Теперь понял причину, по которой он взял меня с собой. Не хотел пить в одиночку, необходимо было выговориться, облегчить душу. Льстило, что взял меня.

Дождь разогнал людей. Мы были мокрые. Капитан сунул руку в портфель и вытащил пустую бутылку. Подержал ее в руках, посмотрел на нее и... вдруг размахнувшись запустил в стену дома.

– Сука! Сука!
– надрывался бедный капитан.

Бутылка, ударившись о стену, со звоном разлетелась на мелкие кусочки. К счастью, никому в окно не попала. Все-таки как алкоголь вкупе с горем, а иногда и без, меняет человека!

– Товарищ капитан, пожалуйста, успокойтесь, сядьте вот на скамеечку!
– кинулся я его успокаивать.

– Посиди со мной, - попросил Тумаш.

Сели на мокрую скамью.

– Вон мое окно, - показав рукой, сказал я.

Сдвинув брови к переносице, командир роты хмуро молчал, опустив голову. За шиворот капала вода. С нас лилось. Посидев с пару минут, он медленно поднялся.

– Ты иди к семье. Придешь завтра к отбою, - уже спокойно произнес.

– Спасибо, товарищ капитан, может, я вас проведу до дому?

– Нет, не надо! Я дойду!

Медленно, уже не качаясь, промокший, с опущенными плечами, побрел несчастный отец-капитан. Я смотрел вслед. Хорошо, что у меня сын, не дочь, хотя кто знает? Мама говорила - сын в подоле не принесет. Я принес: ребенка и жену в придачу!

Подоспел сентябрь. Город время от времени омывало дождями. Ира уже год работает в театре. Ее любили за веселый нрав и особенно за организацию вечеринок. Она сдружилась с актрисой Наташей Миносян, делившей с ней гримерную.

Дома та же песня: "Ира поздно приходит и пахнет алкоголем!" Я отмалчиваюсь и стараюсь поменять тему. Не всегда получается. Обида каждый день давила на мозжечок. Боль притаилась в сердце. Память время от времени подбрасывала эпизод, с той безымянной на снегу.

Преждевременный дембель

В тот солнечный сентябрьский воскресный день мы с ребятами, раздетые по пояс, в сапогах, играли в футбол. В борьбе за мяч я получил сильнейший удар ногой в колено. Упав, схватившись за колено, катался по земле, корчась от боли. Через несколько минут боль отпустила, но продолжать игру я уже не смог. На следующий день в большом солдатском туалете, присев, почувствовал, как больно стрельнуло в колене. Встать не мог. Колено не разгибалось. Сидел долго над "очком", не зная, что делать. Выхода не было - резко разогнул колено. Что-то сильно хрустнуло, в глазах потемнело от боли. Отдышавшись, я побрел в санузел. Медсестра попросила меня присесть. Я сказал, что мне будет очень больно, причем два раза - когда присяду и когда буду вставать. Сестра настаивала, ей надо было видеть. Сделав пару глубоких вздохов, присел. В колене стрельнуло, в глазах помутилось. Сестра сказала:

– Все понятно, мениск разорван.

– И что теперь?
– спросил я с пола.

– Операцию надо делать, а пока что дам тебе анальгин.

Еще раз собравшись с духом, разогнул колено.

На

следующий день с утра отвезли меня в военный госпиталь. Операцию делали за день до моего дня рождения. Перед операцией пришлось еще два раза приседать перед врачами. Через пару часов после операции ко мне прорвалась мама. Она гладила меня по голове и слушала мой послеоперационный бред. На следующий день пришла Ира. Сидела скучная, неразговорчивая, да и мне не очень хотелось говорить.

– Что будет с ногой?
– спросила она.

– Доктор сказал - поправлюсь.

Разговор не клеился. Побыв с час, Ира ушла, забыв поздравить с днем рождения. Стало тоскливо. Чувство вины за ту безымянную улетучивалось. Пробыл я в госпитале неделю. На пятый день, когда уже понемногу с костылями передвигался, уболтал симпатичную медсестру пойти со мной в опрятный, размером с небольшой парк двор госпиталя. Медсестры помогали больным ходить, и мы незаметно проскользнули в парк.

Смеркалось. В парке никого. Нашли скамью. Я пристроил свою толстую от бинтов ногу на костыль, сел, положив одну руку ей на плечи, другой же рукой стал шарить у нее за пазухой. Она улыбалась и без особого сопротивления пыталась убрать мою руку с грудей. Поцеловав, предложил ей лечь на скамейку. Медсестра немного помялась, сказала, что с такой ногой у нас вряд ли что-то получится.

– Получится, ложись, сними трусики, попробуем, у меня есть идея.

Она пожала плечами, глянула по сторонам, быстро сняла трусики и легла. Медленно встав, положил костыль одним концом на скамью, с большой осторожностью пристроил на него свою забинтованную ногу. Вторую ногу коленом поставил на скамью и медленно, постепенно, нацелившись в нужное мне место, стал снижаться. Нога соскальзывает с костыля, я падаю на медсестру, пребольно ударяюсь коленом о скамью. Перепуганная медсестра, выскользнув из-под меня, испуганно озираясь, бережно усадила ойкающего, побледневшего пациента. Посидев пару минут, мы по одному вернулись в госпиталь. Именами не обменялись. "Что в имени тебе моем?"

Через два дня меня привезли в часть и еще через неделю комиссовали. Свобода! Свобода! Радость беспредельная! Вместо трех лет отслужил на год меньше! Старший сержант Думитру подарил мне сборник "Румынские мелодии". Я зашел попрощаться с капитаном Тумашем. Глаза у него были грустные. Попрощался с капитаном Соколом. Неплохой, в общем, был мужик.

Через месяц я отбросил костыли и еще немного походил с папиной палочкой.

Дзвинка

Все женщины ведут в туманы.

(Цветаева М. И.)

Нашел я одну работенку - руководить художественной самодеятельностью на "Збойсках", в местном клубе. Район находился у черта на куличках, далеко от центра, на окраине и был не из очень благополучных. Делили его между собой украинцы и цыгане.

Первого мая в местном клубе дали подготовленный мною концерт, и после концерта большой компанией пошли праздновать к певице Дзвинке домой. Она жила с мужем в небольшой хатке недалеко от клуба. Набралось человек двадцать. Не знаю, чего было больше на столах - закуски или алкоголя? Я выпил две рюмки водки, а дальше, чтобы никому ничего не доказывать, умудрялся выливать содержимое рюмок под стол. Через час-полтора пришлось расчехлить баян, и пошел украинско-цыганский репертуар. Поорали с часок, потом начался какой-то между кем-то спор. Потом пили за перемирие, и так несколько раз.