Дневник лабуха длиною в жизнь

Шик Эдуард Григорьевич

Кабан

Кабан любил бухнуть, но никогда не приходил к началу работы "под газом". В тот памятный день он пришел. Шел, шатаясь, к сцене, держа в руках футляр с саксофоном и натыкаясь на столы. Администраторша Ида, подняв брови, бросала возмущенные взгляды то на него, то на меня. Мы во все глаза смотрели на Кабана. С трудом взобравшись на сцену, он стал молча расчехлять свой инструмент.

– Коля, - начал спокойно я, - не раскладывай саксофон, ты очень кирной. Иди, пожалуйста, домой и отдрушляйся. Мы справимся без тебя!

– Ты чего, - завозмущался Кабан, - думаешь, все, что надо,

не отлабаю?!

– Иди домой, - настойчивее повторил я, - ты сильно пьян.

Не обращая на мои увещевания внимания, Кабан достал саксофон и облизал раз десять трость.

– Ну... что играем? Давай счет!
– промямлил он.

В первом отделении мы часто играли в три дудки в унисон быстрый техничный блюз. За трезвым Кабаном нам с Котом было нелегко поспеть. Но сегодня!.. Он сам должен будет понять, насколько он кирной! Я повернулся к ребятам и сказал им, какой блюз мы играем. Кабан уставился на меня мутными глазами:

– Что?! Другого ничего у нас нет?!

Но я уже дал счет, и... Кабан с первых же тактов начал нести такую лажу, что даже посетители стали обращать на это внимание. Ида стояла у дверей и махала мне рукой, чтобы он ушел. Повернувшись к нему, я грубо так, чтобы он обиделся и ушел, произнес:

– Кабан! Иди, на х..., домой и отоспись. Не подставляй нас всех! Свали!

Он глянул исподлобья на меня, на ребят:

– Ну и х... с вами. Ты мне больше не друг!

Медленно собрав саксофон, Коля спустился в зал и, шатаясь от столика к столику, искал возможность, где бы добавить. Тут уже не выдержала Ида и, быстро подойдя к нему, громко зашипела брызгая слюной:

– Уходи, к черту, домой, пьяница. Если сейчас же не уйдешь, будешь уволен. Уходи! Сейчас же!

Кабан, шатаясь, молча постоял, окинул зал бычьим взглядом и двинулся к выходу.

На следующий день он пришел на работу раньше всех. Чисто выбрит, благоухающий "Красной Москвой". Извинился перед Идой. Протянул мне с виноватой улыбкой руку:

– Извини, чувак! Обещаю - так больше никогда не будет!

Я в ответ молча улыбнулся. И действительно, такого больше не было.

В мире произошло знаменательное событие: Никсон приехал на чай к Брежневу. В результате чего всем стало лучше. Началась передышка. Америка и СССР стали хоть на время меньше бояться друг друга. Подписали какие-то бумажки. Авось заодно и колбасы в магазинах станет больше. Но больше всего, как всегда, повезло кому? Конечно же, евреям! Собратья за океаном ходят по улицам и талдычат: "Отпусти народ мой! Отпусти народ мой!" Вот Лёня Брежнев и подумал: "Почему бы на евреях не заработать, а мне за это наши американские партнеры помогут с колбаской да с курочкой". Подписали кой-какие бумажки, и вот чуть-чуть, со скрипом приподнялся неподъемный железный занавес... И конечно же - они были первыми! А почему? Все очень просто и понятно. Не хочется им быть людьми второго сорта в стране, в которой они родились и выросли! И потек под этот занавес маленький ручеек фартовых евреев. А за ними стали потихоньку собирать манатки в дорогу и другие евреи. Ну да им не привыкать!

В дорогу стала собираться жена Марика, родившая сына от нового мужа. Сашу собралась забрать с собой. Марик разрешения на выезд не давал, да и сам Саша хотел остаться с отцом. Началась нервотрепка. Ни один из родителей не уступал.

Теща

Две недели минуло c тех пор, как Ира с Наташей уехали на гастроли. Ко мне на работу в ресторан зашел Робик. Заказал бутылку коньяка и легкую закуску. Через два стола от

него сидели две симпатичные женщины лет по тридцать - тридцать пять. Робик потанцевал с каждой из них. В перерыве я подсел к нему за столик, и мы пригласили женщин составить нам компанию. Поболтав немного, договорились, что проведем их сегодня домой.

Было полдвенадцатого. Мы не взяли такси. Теплая июльская ночь располагала к пешей прогулке. Пока шли, договорились пойти ко мне домой. Подошли к моей двери.

В квартире горела настольная лампа. Дело в том, что у тещи были свои ключи. Раз в месяц она привозила Виталика на один день, а заодно и котлеты с варениками. Приложив палец к губам, я мотнул головой в сторону выхода со двора. Мне пришлось извиниться, и, оставив Робику двух женщин, я пошел домой. Мое уважение к теще возросло. Она знала, что у нас с Ирой не все в порядке. Имея возможность поймать меня с поличным, все же не сделала этого, оставив гореть лампу. А ведь могла бы иметь меня на крючке, на всякий случай! Не знаю, как бы поступили еврейские, китайские или эфиопские тещи, но моя украинская оказалась на высоте!

Родители знали, что я погуливаю. Папа многое слышал от музыкантов. Однако осуждающих взглядов с их стороны я не замечал. По-моему, мама была этому даже рада, несмотря на то, что Ира всегда приносила ей на день рождения цветы.

С гастролей вернулась жена, и мы вместе с Виталиком поехали в Сочи.

Люда

Начало ноября. Слегка моросит дождь. Мокрые листья облепили скамейки. Дубы и каштаны лениво шевелят голыми ветвями. Через неделю ноябрьские концерты. Самое беспокойное для меня время - первомайские и ноябрьские праздники. Я был обязан обеспечить концертами все свои три кружка самодеятельности, и тут надо было хорошо покрутиться.

Самым легким был концерт на "скорой помощи". В красном уголке собралось человек десять. Мои певицы Слава и Люда спели по три песни соло и еще две песни дуэтом, после чего было выпито полбутылки водки. Люда - симпатичная, фактурная женщина лет тридцати пяти и почему-то в парике - изъявила желание поехать со мной на работу в ресторан.

Праздничный вечер. Ресторан полон. Наша администраторша Ида с трудом нашла для нее место. Я спросил Люду, что будет пить.

– Начала с водки и ею же продолжу!
– весло ответила она.

Я попросил Иду обеспечить даму всем необходимым. К середине вечера дама была уже пьяна. Ее приглашали танцевать такие же подвыпившие мужчины. Она громко смеялась и неприлично плясала, высоко задирая ноги. В какой-то момент сдернула с головы парик и, размахивая им, как флагом, с визгами прыгала посреди зала. Ко мне подскочила Ида.

– Эдик, кого ты привел, иди успокой ее!
– злилась администраторша.

Я чувствовал себя очень неловко. С трудом уговорил Людмилу немного посидеть. Славик Дымонт и Кабан сказали мне, что если я думаю, что буду с ней один, то глубоко ошибаюсь. Они составят мне компанию. Уговаривать не было необходимости. Марик Срибный в Москве, у меня ключи.

Людмила стояла на коленях на кровати, уткнувшись головой в подушку, и приговаривала.

– О, этот худой... а этот поплотнее... о-о-о, а этот такой большо-o-oй!

После Кабана она упала на живот и заснула мертвецким сном. Сделав свое гнусное дело, Кабан и Славка тут же ушли, оставив ее мне. Хорошо, что у Марика было две кровати.

Проснулся я от того, что она теребила меня за плечо. Светало.

– Эдик, вставай, пожалуйста, мне надо домой! Что я скажу мужу?
– волновалась женщина.