Дневник лабуха длиною в жизнь
Шрифт:
Теперь я понял, почему Ромка так уговаривал меня. Он хотел кирнуть "на шару". Мы с Чалой нагло осматривали друг друга. Среднего роста, средней упитанности женщина лет тридцати пяти, в гладкой летней кофте цвета бордо с короткими рукавами, в пестрой юбке в цветочках, в туфельках на маленьком каблучке, с наспех покрашенным лицом, пахнувшая польскими духами "Быть может" - отличный экземпляр бандерши или проститутки для Тулуз-Лотрека.
– Ну что, грузиняка, - спросила хриплым прокуренным голосом, улыбаясь, Чалая, - куда пойдем?
Немного
– Не знаю.
– Вижу, что не грузин, и бабок не полные карманы, - продолжала улыбаться баба.
– На кир хватает, - улыбнулся и я.
Постояли еще немного. Чалая курила одну за одной. Казак вернулся с бутылкой водки.
– Ты не против, - указывая на бутылку, - если я приложусь немного?
– спросил он.
– Прикладывайся!
Откупорив бутылку, Ромка влил в себя немаленькую дозу и, вручив мне то, что осталось, произнес:
– Ну я пошел, пора баинькать, - и зашагал прочь.
Не было у меня никакого желания быть с этой бабой. Я молча протянул ей бутылку. Она сделала пару глотков. В голове крутилось: "Kак бы красиво отвертеться, чтобы не обидеть? С другой стороны, мне же не обязательно с ней спать, и кто знает, а может, у нас получится вполне интересный разговор? Она сидела, я охранял рецидивистов, может, мы найдем точки соприкосновения - в обоих смыслах? Спешить мне некуда. Я свободный человек. Жена замуж выходит".
– Ну что, так и будешь торчать фонарем с бутылкой?
– упершись руками в бедра, улыбаясь и окидывая меня, застывшего с бутылкой водки у рта, сказала Чалая.
– Может, глотнешь немного?
Окинув ее бесцеремонно-оценивающим взглядом, я сделал пару глотков. Спать буду лучше - это несомненно! Чалая глотнула из бутылки, вытерла рот тыльной стороной ладони.
– Сигареты есть?
Мы закурили.
– Есть куда идти?
– буднично спросила она.
– Нет, жена дома!
– тут же ответил я.
Все-таки готов был как-то открутиться. Она молча курила.
– Ну хорошо, пошли ко мне.
– К тебе?
– спросил я с глупой ухмылкой.
– Да. Ко мне! Пошли! Здесь рядом!
– и, повернувшись, пошла.
Я покорно зашагал рядом. Не мог обидеть женщину. Жила она в десяти минутах ходьбы от моего дома. С детства зная все ближайшие подъезды, я сказал ей, что мы практически соседи и что я ее никогда не видел. Она ответила, что часто бывала в разъездах, а тут жила ее бабушка.
Комната была в полуподвале, с одним окном под потолком. Можно было видеть ноги прохожих. Возле небольшого, видавшего виды трюмо висели маленькие образа. В углу - железная кровать с набалдашниками. Мы сели за маленький столик. Чалая поставила на стол два стакана. Я молча прикрыл стакан рукой, отрицательно мотнув головой. Она вылила остаток водки в свой стакан и быстро, по-мужски, опрокинула жидкость в горло, затем промокнула губы лежавшим на столе полотенцем. Губы были довольно красивыми.
– Ну что сидишь молчишь, иль сказать нечего?
– открылись
Над столом висела лампа в маленьком розовом абажуре, и я мог получше ее рассмотреть. Выглядевшая старше своих лет, она все еще была симпатичной.
– Да говорить не о чем, - начал я и тут же закончил: - Учился, влюбился, женился, разбежались, есть сын.
Она внимательно, склонив голову набок, посмотрела на меня.
– Ты же сказал, жена дома?
Посмотрел ей в глаза и признался:
– Я обманул. Просто в мои планы на остаток этой ночи женщина не входила.
– Чего ж пошел?
– Не знаю, - тихо ответил я.
Она встала, подошла к трюмо и вытащила бутылку какого-то винища. Налила себе полстакана и тут же опрокинула в горло.
– Со мной все ясно, а что у тебя? Как жизнь?
– спросил я.
– Да че там! Жизнь прекрасна!
– заговорила Чалая.
– Папка ушел, когда мне было четыре, через года два мамка спилась. Меня отдали в детский дом.
– Прикурила сигарету.
– Мне было девять, когда приехала бабка и забрала меня из детдома. Стали мы жить в этой квартире. В пятнадцать попала в колонию для несовершеннолетних правонарушительниц за воровство, ну а потом - пошло-поехало!
Налила себе еще вина. Выпила и повернувшись на стуле боком ко мне, кивнула головой на висевшую в рамке над кроватью вышитую розу.
– Я вышивала, когда мне было двенадцать, - грустно улыбнулась Чалая.
Я внимательно слушал.
– Через год после колонии села по-серьезному.
– За что?
– Грабанули ювелирный магазин. Все пошло не так. Ребята дали сторожу по башке сильнее, чем надо бы. Он стал инвалидом, а мы загремели. Отмотала шесть лет!
Потом она рассказала, что сидела еще два раза. За разговорами прошел остаток ночи. Раннее утро. Из-за крыш выползало солнце.
– Надо бы поспать немного, - сказала она и стала раздеваться.
Я подошел к раскрытому окну и закурил, стоя к ней спиной. Чьи-то ноги прошли за окном. Потом еще чьи-то. С кровати раздался не свойственный ей нежно-просящий голос.
– Иди ко мне, мой маленький!
Вздрогнув, повернулся. Она смотрела на меня.
– Иди!
– шепнула.
Мне совсем не хотелось!
– Иди, иди, - поманила рукой Чалая.
Медленно, обреченно, с руками, плетьми висевшими вдоль тела, я шагнул к кровати. В голове промелькнуло - зайчик и удав.
Все действо заняло не более пяти минут, и я тут же уснул мертвецким сном. Проснулся в полдень. Рядом храпела Чалая. Осторожно, чтобы не разбудить, выполз из кровати и пополз к "Аппендициту".
На "Волге"
Из Кисловодска вернулся Боярский и сразу же купил себе "Жигули"-пикап красного цвета. Мне давно хотелось купить себе машину, но хоть и неплохо зарабатывал, не получалось собрать достаточно денег. Такси меня вполне устраивало. В колхоз возил на "Волге" Рубинчик.