Дневник лабуха длиною в жизнь
Шрифт:
– Так ты самый умный? А ну-ка, что это у тебя в портфеле?!
Я без слов протянул им портфель. Конторский взяв портфель, раскрыв, высыпал на стол ноты.
– Музыкант, значит.
Я молчал.
– Фамилия, имя, отчество, адрес!
– рявкнул конторский.
Сказал.
Тот черкнул что-то на бумажке и, подняв голову, сердито произнес:
– Когда тебе говорят - делать надо, а то разумничался тут. Понял?!
– буравя меня глазами, бурчал он.
– Я могу идти?
– Собирай
Собрав со стола ноты, я ушел. К властям, а вместе с ними и к Родине, любви поубавилось.
Вернулся к "Аппендициту". Погода все еще была хорошая. Музыканты стояли за столиками.
– Ну что?
– повернулось в мою сторону сразу несколько голов.
– Ничего страшного. Высыпали мои ноты на стол и стали проверять, нет ли каких непозволительных ошибок в гармонии. Спросили, нравится ли мне дважды гармонический минор. Я сказал, что да, и спросил, а это плохо? А они мне так грубо ответили: "Вали на х...!"
– Вот за нашу доблестную контору можем и выпить!
– воскликнул Ромка Казак.
Все согласились.
– Скажи спасибо, что по почкам не дали, - добавил Кабан.
Чалая
Ромка Казак в молодые годы отсидел по глупости пару лет. В зоне ему разрешили заниматься на кларнете. После отсидки он тут же поступил в консерваторию. Способный парень, но, к сожалению, алкаш. Уже много лет он играл с моим отцом в два саксофона. Это был единственный ресторан, где играли два саксофона.
Теплыми летними ночами лабухи, закончив трудовой вечер, собирались в центре у большого фонтана. Домой никто не спешил. Постоять у фонтана теплой ночью, когда водяная, прохладная пыль оседает ласково на лицо, после душных, прокуренных, воняющих алкоголем и потом ресторанов - блаженство!
Нас стояло человек пять. Подошли отец и Ромка Казак. Папа рассказал, как в 1949 году он шел ночью с халтуры домой, держа под мышкой небольшой футляр с кларнетом. Кларнет был хорошего качества, известной немецкой фирмы. Отец приобрел его в 1945 году в разрушенном Берлине и очень им дорожил.
– Меня остановили два здоровых жлоба, - рассказывал отец, - почти что у дома и спросили: "Шо это ты держишь под мышкой?" Я ответил: "Кларнет". "А ну дай сюда!" - рявкнул жлоб и, выдернув футляр, стал его открывать. Я протянул к кларнету руки, чтобы не дай бог он не уронил инструмент, а он как гыркнет на меня: "Куда?!" Я быстро убрал руки. "Музыкант, говоришь, мы щас проверим, грай", - приказал он и отдал мне кларнет. Стал я ночью на улице играть.
– Гриша, и что вы им играли?
– спросил, улыбаясь, Казак (лабухи к отцу обращались на вы).
– Что, что!
– пожал плечами папа.
– "Мурку", конечно! Не буду же я им "Плачь Израиля"
– Гриша, этот кто-то просто свою жену по заднице хлопал, - засмеялся Казак, а за ним и все лабухи.
Рассказали еще историю, потом еще. Отец ушел домой раньше всех. Он никогда долго не стоял - домой, к маме.
Через полчаса мы с Казаком остались вдвоем. Домой идти не хотелось. Мы молча стояли, наслаждаясь летней ночью, как вдруг Казак спросил:
– Бабу хочешь?
Я встрепенулся.
– Какую бабу?
– Нормальную хорошую бабу, хочешь, я сейчас позвоню? Знаком с ней еще по временам, когда сидел. Она, конечно, не Наташа Ростова, покрупнее будет и чуть постарше... Ну что, звонить?
– глянул он на меня.
– Ромка, сейчас три часа ночи! Поздно уже!
– равнодушно произнес я.
– Да ты че, чувак, помотрать же можно, не понравится - схиляешь. Ну что? Звонить?
– укарнывал меня Казак.
– Она сидела?
– Было пару раз, но тебе ведь не впервой, - и тут же спросил: - У тебя еще есть халтура в колонии для проституток?
Глядя на его улыбающуюся рожу, я согласился:
– Звони!
Мы перешли дорогу и у кинотеатра документальных фильмов "Леся Украинка" зашли в телефонную будку.
Она ответила быстро.
– Слышь, Чалая!
– начал Козак.
– Я тут недалеко от твоего дома с одним грузинякой, с кучей бабок, может, нарисуешься?
Я во все глаза смотрел на него. Он жестом руки показал - все нормально, не переживай!
– Ну так оденься, - продолжал он в трубку, - повытаскивай свои мандавошки и вали к нам!
– закончил Ромка.
– Нет-нет, уже не хочу!
– торопливо заговорил я.
– Поздно, иду домой!
– Да погоди ты, - схватил меня за рукав рубахи Казак, - помотрай хоть на нее!
– Я что, мандавошек не видел, да и как ты ее назвал? Чалая?
– Ну да, ее так зовут.
– Это имя или кличка?
– Не знаю, - улыбнулся Ромка, не отпуская рукав.
– Ромка, мне хватает блядей, не хочу!
Пока мы пререкались, в конце улицы показалась женщина. Она направлялась к нам. Я вопросительно посмотрел на Казака. Он утвердительно кивнул.
– Привет, ребята!
– поздоровалась Чалая.
– Привет, привет, - ответил Ромка, - давно не виделись.
– Да, давненько, - осматривая меня, сказала она.
– Вот, познакомься, - кивнул на меня Казак.
Она протянула руку.
– Чалая.
Пожав мягкую теплую руку, представился.
– Ну что, надо б достать чего-нибудь бухнуть!
– живо предложил Казак.
– Могу сгонять в "Детский мир" к сторожу, - и добавил: - Башли есть?
Дал ему квинту.
– Я живо!