Дневник переводчика Посольского приказа Кристофа Боуша (1654-1664). Перевод, комментарии, немецкий оригинал

Русаковский Олег

1 ноября угас и был похоронен в Чудовом монастыре государственный советник и дворовый воевода Борис Иванович Морозов, уже преклонных лет.

3 ноября вернулся отправленный в Швецию гонец Григорий Котошихин и сообщил, что шведские великие послы готовы предстать на границе с утвержденной грамотой Его Королевского Величества.

4 ноября канцлер Алмаз Иванов был у императорских послов, которые от имени Его Императорского Величества передали письменное предложение касательно помощи против турок.

2 декабря прибыл в Москву с письмом Ян Соколовский, гонец от маршала армии литовской конфедерации Журонского.

3 декабря гонец Петр Долгов, посланный Его Царским Величеством к королю Польскому, вернулся из Польши от короля, которого он встретил на русской границе у Глубокого под Полоцком. В своем письме король выражает готовность к миру, хотя его конфедераты незадолго перед тем одержали значительную победу. Он не был непреклонен и объявил, что его комиссары, назначенные для переговоров, будут ожидать на границе не только в январе будущего года, но даже и в нынешнем месяце декабре, готовые, чем скорее, тем лучше, собраться и заключить уважаемый прочный мир.

4 декабря посланник маршалка Журонского был на переговорах с окольничим Родионом Матвеевичем Стрешневым и канцлером Алмазом Ивановым, не желая, однако, отдать письмо маршалка и литовских конфедератов к Его Царскому Величеству, пока его не принудили почти силой выложить таковое на стол и стерпеть неуважение, выраженное в том, что литовским войскам было отказано в праве самим передать свое письмо Его Царскому Величеству, когда прибудет их гонец.

В письме же они просили от имени всего войска, чтобы Его Царское Величество, если он желает сохранить с ними подобие мира, прежде всех прочих вещей избавил от оков пленного генерала Гонсевского и по своей милости устроил общий обмен других пленных.

8 декабря вновь отправили стольника Афанасия Ивановича Нестерова и дьяка Ивана Михайлова в посольство в Польшу, чтобы укрепить перемирие, поскольку не считали разумным, чтобы русские комиссары двинулись к границе до заключения перемирия.

20 декабря послали приказ вдогонку за отправленным стольником Афанасием Нестеровым, чтобы он до дальнейших указов ожидал в Смоленске, не двигаясь далее.

22 декабря посланник конфедератов Ян Соколовский был на переговорах с окольничим и дворовым маршалком Федором Михайловичем Ртищевым, а затем и на пиру, так что он направил порученные ему переговоры к верной цели и предвидел успех своего поручения.

В тот же день посланнику Нестерову выслали другое письмо и приказ вскорости продолжать свой путь в Польшу.

31 декабря дворянина Ивана Афанасьевича Желябовского назначили в посольство к маршалку Журонскому и войску литовских конфедератов, чтобы установить с ними перемирие. Прежде всего, однако, ему следовало ехать к воеводе Хованскому, чтобы тот начал переговоры о перемирии и утвердил таковое только от своего имени, но не от лица Его Царского Величества и всего русского государства.

В тот же день боярин князь Юрий Алексеевич Долгоруков и дворовый маршалок Федор Михайлович Ртищев отпустили посланника конфедератов Соколовского.

Дополнение к 1661 году

Войска Польского королевства под началом палатина краковского и главнокомандующего господина Станислава Потоцкого и государственного гофмейстера и фельдмаршала Ежи Любомирского одержали славную победу над русской армией под Котельниками, разбив в этот раз врага наголову. После этого они, как это, к несчастью, в обычае у поляков, которые никогда не умеют использовать свою победу и с умеренностью воспользоваться предстоящим счастьем, составили конфедерацию против своих начальников, полагая тех единственной причиной того, что войска столь долгие годы не имели жалования и не могли получить от короны свою плату. Они устроили между собой союз, выбрав из своих рядов полковым начальником на время нынешней конфедерации гусарского поручика по имени Ян Свидерский, и связали себя клятвой делить друг с другом жизнь и смерть, честь и имущество и не распускать этого союза, пока не получат от короля и республики надлежащего удовлетворения по всем пунктам, перечисленным в открытой грамоте об устройстве их конфедерации, не желая никоим образом отступать от таковых до последней капли крови. Конфедераты силой оружия принудили остальные полки, хоругви и роты, не согласные с этим союзом и желавшие сохранить верность республике, присоединиться к заговору и подписать изложенные условия. Наконец, они встали лагерем в окрестностях Львова и через посланников оповестили о своем предприятии короля и республику, явственно объявив свой долг по отношению к республике. Они не желали покориться, но были намерены хозяйничать в государстве по своей воле, усмотрению и произволу, присваивая имущество короля, церкви и сенаторов, деля его между собой и забирая в счет задержанного жалования для войск до тех пор, пока все их прошения не удовлетворят надлежащим образом к их выгоде. Между тем татарин и верные полякам казаки продолжали наступать на московита, чтобы использовать одержанную победу. Он же, подготовив немедля новые армии и снабдив их всем необходимым, появился на границе, чтобы возместить понесенные потери. Не справившись в одиночку с войсками московитов, татарские и казацкие отряды принуждены были искать помощи у Польской короны, но и она в этот раз не могла выставить никого, кроме нескольких немногих хоругвей, покинувших конфедератов и державших сторону республики. Конфедераты же не желали прийти к соглашению, а отвечали, что не сойдут с места и не обратятся на врага, пока не получат от короля и короны удовлетворения всех их требований. Поэтому татары и казаки не могли на сей раз победить московитов и были вынуждены отступить, разорив некоторые области и потеряв часть своих людей. Литовское войско, стоявшее под началом палатина виленского и великого генерала Павла Сапеги, а также генерал-вагенмейстера Михаила Паца, поступило так же и заключило союз против республики, избрав себе в начальники из своих рядов гусарского поручика по имени Казимир Даджибог Журонский [305] . Они сделали своей ставкой Кобрин и разделили все поместья, которыми намеревались овладеть, в счет жалования для войска, не дожидаясь того, чтобы дворяне, их хозяева, добровольно подписали с ними конфедерацию и вступили в их ряды. Поскольку, однако, русские еще занимали литовскую столицу Вильну, войско, сколь сильно бы оно того ни желало, не было в безопасности в ее округе и вынуждено было поэтому оставить часть полков под крепостью для осады, длившейся более полугода. Его Величество, король Польский Казимир, видя это опасное состояние своего государства и желая укрепить свою ослабевшую власть, принимал все меры к тому, чтобы успокоить эти намерения войск и возбудить их против врагов республики, русских, под чьим тяжким ярмом еще стонали многие области, города и жители государства. Не помогали, однако, ни увещевания, ни просьбы, так что Его Королевское Величество, удостоверившись в верности татар и казаков на случай нападения врага на границы королевства, принужден был сам направиться в Литву, намереваясь воодушевить войска после победы над врагом. Однако, прежде чем Его Королевское Величество достиг литовской границы, пришло известие о том, что русский генерал, князь Иван Андреевич Хованский, с хорошо вооруженным войском в двадцать тысяч человек конницы и пехоты уже выступил из Полоцка в поход на помощь Вильне. Его Королевское Величество, хотя и признал полностью опасность для отечества из-за пережитых прежде войсками конфедератов несправедливостей со стороны их начальников и задержки их жалования, открыл им намерения врага и просил, чтобы они на сей раз исполнили свой долг по отношению к республике, явив верность Его Величеству как своему королю и государю, которому они присягали и клялись, и не дали приближающемуся врагу вступить в страну. Войско, избравшее храброго и верного отечеству маршала Журонского, не могло противиться этому благотворному намерению Его Королевского Величества. Спешно собравшись, оно встретило наступавшего врага под Кушликовыми горами, вскоре вступило с ним бой и разбило наголову. Большая часть вооружения и пожитков послужили добычей этим алчным литовцам. В плен взяли около шестисот офицеров и знатных русских, среди которых был и старший сын генерала Хованского, князь Петр Хованский, захватив в придачу сорок знамен и прапоров. Когда же Его Королевское Величество прибыл в окрестности Глубокого, ему из уважения подарили всех пленных и положили к его королевским стопам русские знамена и флаги. Несмотря на это, все войско настаивало на условиях, выдвинутых конфедерацией, до тех пор, пока их прошения не будут удовлетворены, с тем, однако, условием, чтобы не допустить врага пересечь нынешнюю границу и причинить ущерб отечеству, а, напротив, дать ему повсюду вооруженный отпор. От Глубокого Его Королевское Величество отправился к Вильне, чтобы завершить ее длительную осаду. Еще до его прибытия, однако, русский гарнизон сдал польским войскам не только замок, но и своего коменданта князя Данила Ефимовича Мышецкого с несколькими офицерами, которые условились между собой выдержать еще один приступ и, если он не удастся, отступить со всем войском во дворец, куда собрали казну, оружие и лучшие вещи, и взорвать себя. Этот комендант,

князь Данила Мышецкий, страшился попасть в руки полякам, поскольку совершил много недостойных христианина жестокостей по отношению к находившимся под его властью в Вильне польским жителям, над которыми он ужасно издевался так, что нельзя это описать. Истребив во время осады всех мужчин ужасными и разнообразными пытками и казнями, он, наконец, вознамерился довести до смерти всевозможными издевательствами и польских женщин. Их подвешивали за ребра на крючья и оставляли там, пока они не испускали дух. Многие, будучи беременными, рожали, подвешенные таким образом, и умирали в мучениях со своими отпрысками. Иным наполняли рот порохом и поджигали, а многих секли розгами до смерти, насаживали на пики, жарили, пекли и сжигали. Теперь же он, зная, что весьма многие из бывших в польской армии потеряли из-за его бесчеловечной жестокости кто своих родителей, кто сестер и братьев, кто жен или детей, мог составить себе определенное представление о том, чем ему отплатят в ответ на его злые дела. Посему он намного охотнее стал бы собственным палачом, приняв смерть, которую он почитал вполне заслуженной, из своих собственных рук, проливших много невинной крови, чем открыто дал бы признание и ответ своим врагам и обрек бы себя на суд всего мира за свои жестокие дела. Поэтому он с семью офицерами, верными товарищами в его жестокости, свез всю казну вместе с порохом на особое место на королевском дворе, приказав другим, чтобы они выдержали еще один приступ поляков и, если он не удастся, отступили на это место и пришли к соглашению с поляками. Он же с семью присными решили, когда все войско соберется в одном помещении, запалить порох и взорвать на воздух себя со всей казной и людьми. Другие, однако, обнаружили этот безбожный замысел и, не желая более ждать, чтобы предотвратить исполнение этого злого намерения, схватили коменданта и с ним его присных, заковали их в железо и сдали полякам крепость вместе с ними. Коменданта в конце концов из-за упомянутого множества неслыханных и недостойных христианина деяний, а также его высокомерия и неподобающих гордых слов, с которыми он встретил королевское прощение, данное ему как захваченному в плен мучителю, приговорили к смерти. Об этом был издан открытый указ, в котором прославляли его храбрость и верность по отношению к его государю, Его Царскому Величеству, и русскому государству, и оплакивали великое несчастье, в которое его ввергла его жестокость. Приговором за многие совершенные им несправедливости и недостойные христианина деяния была смерть, которую он, в соответствии с правом, вполне заслужил принять в мучениях и пытках. Его Королевское Величество, однако, отнесся к нему как к врагу скорее с княжеской добротой, чем с суровой справедливостью, и приговорил его к отсечению головы, только чтобы удовлетворить жалобы, причитания и стоны несчастных угнетенных подданных, потерявших из-за его жестокости своих родичей. Поскольку, однако, полагали уместным, чтобы обезглавливание произвел не палач, а иное лицо, то собственный повар коменданта, с которым тот, вероятно, также обошелся не слишком хорошо, вызвался сослужить ему эту последнюю службу. Будучи по рождению русским, он добился права исполнить эту должность и обезглавил того по русскому обыкновению топором. После казни его со всем уважением предали земле в церкви Святого Духа в русском монастыре [306] .

305

В действительности Журонского звали Казимир Хвалибог.

306

Имеется в виду православный Свято-Духов монастырь в Вильне. Сведения «Дневника» о взятии Вильны и казни Мышецкого, вероятно, почерпнуты из польских источников, в том числе из смертного приговора князю, а также его духовной грамоты, отосланной в Москву. См.: Богатырев А.А. Д.Е. Мышецкий – русский дипломат и воевода XVII века // Военно-исторический журнал. 2013. № 4. С. 70–74.

Обращение русских чем дальше, тем горше казалось взбунтовавшимся могилевцам, которые многократно презрели и отвергли предложенные им королевские милости и доброжелательные призывы республики. В конце концов, переменив свои мысли и начав освобождаться от опасных последствий этого тяжкого ярма, они вырезали русский гарнизон, захватили в плен комендантов, князя Семена Горчакова и Матвея Полуехтова, а также немецкого полковника Иоганна Дреллена, отослали их к королю и предались вновь Польской короне, прося о прощении и забвении прежних ошибок. Таковое им милостиво одобрили и даровали.

Так же поступили и в городке Дисна на Двине. Хотя в Полоцке и Витебске, вероятно, замышляли что-то подобное, но вследствие преждевременного предательства многие знатные дворяне и добрые горожане поплатились за свое намерение жизнью. О Смоленске также сообщали нечто в этом роде, впрочем, без всякой причины, так что это не возымело никакого действия, кроме, разве что, того, что русские сделались более осторожны.

Осенью татарин со своей ордой вернулся на границы Московии и захватил быстрыми набегами и вылазками много добычи и пленных. Он грабил и опустошал все, что попадалось у него на пути, но совершенно не мог рассчитывать на помощь поляков. В конце концов бояре и воеводы, которым было приказано оберегать границы в Путивле и Белгороде, прогнали его назад с существенными потерями. Он возвратился домой через Украину и Дикое Поле, но потерял много людей из-за сильных снегопадов и жестоких морозов, так что был весьма недоволен и горько сетовал на поляков, которые побудили его выступить в поход, а в конце концов не поддержали.

Купцам, как иноземным, так и местным, запретили торговать в Москве соболями, поташем, пенькой, салом, юфтью, льном и тому подобными товарами, поскольку все эти товары надлежит покупать из царских запасов и продавать далее. Кто же уже закупил партию этих товаров, был обязан сдать их, получив из казны их цену, которую прежде заплатил серебряной монетой или добрыми рейхсталерами и дукатами, медной монетой, стоившей уже втрое меньше против серебряной. Это причинило большой ущерб торговле и принесло большие убытки как местным купцам, так и иноземцам. В короткое время цена на эти товары поднялась, и таковые товары подорожали. Медная монета весьма обесценилась, так что за рейхсталер давали уже до пяти рублей, хотя еще незадолго до того эти монеты имели равную цену и достоинство. Несмотря на это, власти не придавали значения столь быстрым переменам, но меняли в своей казне медную монету по этой цене и выдавали ее в качестве жалования своим служащим как равную серебряной монете. Никто не смел сказать даже слова против этого. Также назначили особых людей, которые покупали все товары за медную монету, оценивая их по своему усмотрению, но обязывались продавать их на иноземные суда в Архангельской гавани за добрые серебряные монеты, рейхсталеры и дукаты. Таким образом намеревались наполнить казну, опустевшую из-за войны, однако это привело к великой дороговизне по всей стране. Мера зерна, которую год назад покупали за двадцать алтын медной или серебряной монеты, стоила двенадцать рублей. Прочее продовольствие продавали в соответствии с этой ценой, что было весьма несправедливо по отношению к служащим, кормившимся за счет царского жалования, и совсем не располагало к верной службе.

1662 год

7 января из Москвы отправился посланник конфедератов Соколовский [307] .

12 января в Москве была большая тревога из-за татар, которые вторглись в государство в разных местах.

18 января подьячего Петра Долгова отправили с письмом от боярина и воеводы суздальского князя Юрия Алексеевича Долгорукова и дворового маршалка Федора Михайловича Ртищева к Журонскому и войску конфедератов с сообщением, что пленного генерала Гонсевского и всех польских пленников должны 12 марта нынешнего года доставить на границу у Смоленска и что русских пленных, находящихся в Польше и Литве, следует также выставить для обмена.

307

Согласно русским источникам, Яна Соколовского отпустили 20 января 1662 г. См.: Бантыш-Каменский Н.Н. Обзор внешних сношений… Ч. 3. С. 136.