Дневник. Том 1.

де Гонкур Эдмон

месле, как и в творчестве; в характерах и в промышленности;

приблизительное — в торговле, приблизительное — в науке...

Приблизительное — вот, видимо, дух нашего времени.

1 Неведомым богам ( лат. ) *.

14 Э. и Ж. де Гонкур, т. 1

209

26 июня.

По дороге к Шарлю Эдмону беседуем с Сен-Виктором о ге-

тевском «Диване», флаконе чистейшей

эссенции роз, по сравне

нию с «Восточными поэмами» Гюго; говоря о грубости и крича

щих красках этих последних, Сен-Виктор сравнивает их автора

с хозяином большой кондитерской «Слава Багдада», завлекаю

щей, как перерывы в сказках «Тысячи и одной ночи».

Обедаем на свежем воздухе, человек двенадцать за столом.

О! Как в этой среде, даже в этой среде думающих людей, в этом

стане литературы, мысль мало индивидуальна, мало отмечена

печатью личности; мало, так сказать, почвенна! Сколько в ней

книжного, сколько предубеждений. Она вылеплена из наносной

земли, как мозг г-на Прюдома. Говорят о Вольтере, которому

дружно приписывают душу, готовую обнять все человечество,

вобравшую в себя великое Милосердие идей, приписывают

сердце, пожираемое жаждой справедливости... Вольтер! Какое

черствое сердце, какой бешеный эгоизм ума, — да это адвокат,

а не апостол! Вольтер — это скелет человеческого я!

Потом новая тема — война, вчерашняя победа *. Шовинизм,

патриотический хор уличных мальчишек с циркового райка; *

все умы распластались перед победой, перед успехом! Ни одна

душа не воспротивится этому триумфу, тогда как он — смерть

литературы, он — сабля, положенная на книгу, а великая сво

бода — не народов, но людей, свобода печати — в цепях, в на

морднике, и неизвестно, на сколько времени! Все эти люди

с легковесной совестью приспособились держать нос по ветру!

А какое поразительное отречение от своих взглядов, как со сто

роны религиозных людей, так и со стороны республиканцев!

Уйдем, вернемся в наш угол, закопаемся в кругу своей

семьи! Прочь из этого сухого и плоского мирка, где нет ни пре

данности, ни характеров, ничего прочного, устойчивого, где не

любят, не страдают, не возмущаются; где нет и тени братства,

идеалов, жертвенности! В сущности, это буржуазное общество,

но без воспитанности, даже без тех лживых покровов, под ка

кими прячут при помощи светских манер, красивых слов и ли

цемерия всю сухость и глубочайшее бессердечие ужасного, же

стокого человеческого эгоизма!

В нас живет отвращение Катона к богам, отвращение Шам-

фора

к людям. Нас тошнит от этой эпохи. Среди своих совре

менников мы будто в ссылке... События нас ранят, Провидение

нам претит. Счастье грязно. Фортуна ломает комедию, пере

бежчики отвратительны. Еще одно гнилое исчадие Победы вхо-

210

дит в своих сапожищах в Историю, при жизни обеспечивает

себе память в Потомстве: это светопреставление, конец иллю

зиям и верованиям порядочных людей, религии чести. < . . . >

Бар-на-Сене, с 29 июня по 7 августа.

< . . . > Лекен, Мирабо — красота совершенно современная,

красота неправильных линий, горящего взгляда, страстного вы

ражения, красота живого лица. < . . . >

<...> Сегодня вечером один рабочий сказал моему родствен

нику: «Я не религионер... Я признаю, что религия хороша для

детей, но сам я уже слишком стар, чтобы понимать ее».

Время, от которого не осталось образца одежды и обеденного

меню, — мертво для нас, оно не поддается гальванизации. Исто

рия в нем не оживет, потомство не переживет его вновь.

С пистолетом в руке, взятом из моей гостиной, я вышел в

сад. Оружие делает человека злым. По верху стены пробиралась

кошка. Я выстрелил. Кошка сперва не шевельнулась, затем

осела, задрожала — и разом упала спиной на песок дорожки.

Мгновение она билась, отчаянно дергались задние лапы, хвост

медленно опустился, она застыла... Смерть животного такая же,

как и смерть человека.

И два поступка вызывают во мне наибольшие угрызения со

вести: я дразнил мою обезьянку Коколи, а она умерла в то же

утро, и убил эту кошку, живое существо, быть может счастли

вое.

Обществом сейчас владеют две партии, две страсти: клери

калы и республиканцы, лицемерие и зависть. <...>

Август.

1. Труппа актеров.

2. Труппа балерин.

3. Торговцы марионетками для народа (не менее трех-че-

тырех).

4. Сотня французских женщин.

5. Хирурги, аптекари, врачи.

6. Салотопы, водочные мастера, винокуры.

7. Полсотни садовников.

8. 200 тысяч пинт водки.

14*

211

9. 50 тысяч локтей синего и алого сукна.

Вот список того, что Бонапарт, желая колонизовать Египет,

считал необходимым для создания общества, цивилизации, усло

вий, необходимых европейцу, чтобы чувствовать себя на родине.