Дневник. Том 1.
Шрифт:
лись от безмерной тоски, охватившей нас по возвращении, так
что все нам казалось тусклым, скучным и надоевшим. По-види
мому, к нам опять вернулась наша уравновешенность. Работа
действительно придает жизни устойчивость, подобно балласту.
12 сентября.
< . . . > Выйдя вместе с Буйе, мы заходим в кофейню напро
тив театра Французской Комедии. Какой-то невзрачный юноша
все вертится вокруг нас, наконец
выпивает с нами кружку пива. Этот тип нынешней литератур
ной богемы — неизвестный поэт. Длинные волосы, разделенные
472
пробором, прядями падают ему на глаза. Он их отбрасывает
жестом одержимого или маньяка. У него воспаленный взгляд
галлюцинирующего, маленькая головка онаниста или куриль
щика опиума, деревянный и безумный смех, словно застреваю
щий в горле. В общем — нечто нездоровое и неопределенное,
наподобие Филоксена Буайе.
Беседуем о фантастике, о Гофмане, о По, которого я окрес
тил Гофман-Барнэм; * затем Буйе спрашивает его: «А как ваш
трон в Греции?» — «Ах, не говорите мне о нем!» — отвечает
юноша, и он начинает свою историю — образчик всей фанта
стичности нашего времени.
У него возникла мысль сделаться королем Греции, когда там
открылась вакансия, — прыгнуть из пивной прямо в Парфенон.
Он хотел выставить свою кандидатуру с помощью телеграммы в
«Таймс» и ее перепечатки в Париже. Свои притязания он обос
новал ссылкой на двух своих родственников: одного — в Лон
доне, лорда Бэкингема, другого — в России, господина де Вилье,
губернатора Сибири. Он разыскал Перейра и предложил ему
десятимиллионное кредитное предприятие в Греции. Он рассчи
тывал воздействовать на императора своей лондонской теле
граммой. «Боже мой, ведь император тоже верит всему, что на
печатано», — рассуждал он. Короче, он столько хлопотал, что
кое-чего все-таки добился: он говорил с императором. Он атако
вал его, представ перед ним в загримированном виде, переоде
тый, сгорбленный, увешанный иностранными орденами — ни
дать ни взять отвергнутый король Греции. Император был этим
ошарашен. Он сказал ему: «Господин граф, я подумаю...»
Да, я забыл сказать, что это маленькое существо зовется
граф Вилье де Лиль-Адан. Он похож на человека, ведущего свое
происхождение от тамплиеров, через канатных плясунов.
Прочитав Светония, удивляешься, что понятия добра, зла,
справедливости могли уцелеть при Цезарях и что римские им
ператоры не убили человеческую совесть.
Самая рассудочная из
большее безумие.
Изучать мужчин, женщин, музеи, улицы, постоянно иссле
довать живые существа и предметы, подальше от книг — вот
чтение современного писателя. Нужно быть в гуще жизни.
473
Среда, 14 сентября.
< . . . > У воображения тот недостаток, что все его создания
логичны; действительность не такова. Например, я читаю в га
зете описание религиозной выставки: все в ней последова
тельно, от портрета графа Шамбора до фотографии папы. Так
вот! Я припоминаю, что видел у г-на Монталамбера портрет
монахини: это была одна из представительниц его семьи в
XVIII веке, одетая в театральный костюм. Вот неожиданность,
несообразность, нелогичность жизненной правды. <...>
22 сентября.
<...> Страсть, изображенную в наших книгах, мы извлекли
из своего мозга, из содрогания нашего разума: один из нас был
дней восемь любовником некоей добродетельной женщины,
а другой три дня любовником десятифранковой шлюхи. Итого,
одиннадцать дней любви на двоих.
26 сентября.
< . . . > Какие превосходные общественные сооружения воз
двиг бы я, если б я был императором! Театр, библиотеку, боль
ницу, зоологический сад, дворцы для Развлечений, для Мысли,
для Болезни, для Народа!
Будьте уверены, что человек нашей эпохи, который пишет
о Красоте, Истине и Добре, — дурен лицом, лжец по своей при
роде и интриган по ремеслу.
Тревожась за нашу «Жермини Ласерте», в лихорадочные
последние дни работы над нею, я видел сон, будто бы я отпра
вился с визитом к Бальзаку, который еще жив, в какое-то пред
местье, в дом, наполовину сходный с шале Жанена и наполо
вину — с домом, когда-то виденным мною, уж не помню каким.
Мне казалось, что в окрестностях происходит большое сра
жение и дом Бальзака — что-то вроде штаб-квартиры. Я думал
так не потому, что видел солдат, но по той внутренней убежден
ности, которая бывает во сне. Однако, припоминаю, во дворе я
видел составленное в козлы оружие, а в комнате, где я ждал,
были разостланы на полу военные карты.
Спустя немного времени пришел Бальзак, — плотный, с мо
нашеским лицом, как его изображают на портретах. На нем
было походное одеяние армейского священника. Я знал, что ни