Дневник. Том 1.
Шрифт:
нешнему молодому поколению. Одним словом, нам недостает
уменья рискнуть всем, сделать ставку в общей игре нынешнего
времени, недостает дерзости тех головорезов, которым XIX век
принес удачу, — от императора до биржевого игрока. <...>
11 августа.
<...> Изобразить в романе, какую рану женщина наносит
влюбленному мужчине, когда танцует: ведь в танце женщина
преображается в светскую, почти
запно утрачивая свой образ мыслей, свое обычное расположе
ние духа, свой, казалось бы, привычный характер. < . . . >
15 августа.
Читаю первую статью Сент-Бева о «Марии-Антуанетте».
Мне кажется, он почти прощает ее нам из уважения к императ
рице и опасений за свое будущее место сенатора. < . . . >
470
15 августа.
Она, вечно она! На улице, в казино, в Трувиле, в Довиле,
пешком, в коляске, на пляже, на детском празднике, на балу,
всегда и всюду,— это чудовище, это ничтожество, лишенное и
ума, и прелести, и обаяния, обладающее только элегантностью,
которую ей продает за сто тысяч франков в год ее портной; эта
женщина, случайно не родившаяся обезьяной, в платьях из
«русской кожи» с фермуарами, которые кажутся на ней безоб
разными, — со своей ныряющей походкой гусыни на обожжен
ных лапах, со своим туго затянутым, негнущимся телом, с де
ревянным, крикливым голосом; женщина, все заслуги и весь
шик которой сводятся к тому, что она ввела в моду Терезу из
«Альказара» и забулдыжную музыку, — эта поддельная ло
ретка, которая курит сигары в обществе, как лоретка, ведет
себя, как Кора *, и, пустая, как все девки, убивает время, как
они: играет с компанией де Морни в мисти до трех часов утра;
ее примеру следуют все безмозглые шлюхи из нынешнего офи
циального света и все куколки, свернувшие на дурную до
рожку — попавшие ко двору вместо того, чтобы идти плясать
в Мабиль; одним словом, это княгиня Меттерних! *
Я видел ее вчера, увижу завтра, кажется, я буду видеть ее
вечно, с ее немецким дылдой-мужем, этим надменным просто
филей, этим послом-пастушком в шляпе с лентами, похожим на
висбаденского метрдотеля, выступающего в пасторали.
Осмуа близ Эврэ, 18 августа.
Вместе с семейством д'Осмуа мы идем навестить их приход
ского священника в Шампиньи. Он занят тем, что со своей слу
жанкой сцеживает из бочки вино. Завидя нас, он исчезает и
возвращается
жает застегивать пуговицы, как женщина, кончающая оде
ваться.
Это типичный крестьянин, который нашел себе легкое ре
месло, предпочтя требник плугу и яства за столом у г-жи гра
фини — обеду на кухне. Он никогда не читает проповеди, боясь
наскучить г-же д'Осмуа, а два-три раза в году, когда без пропо
веди нельзя обойтись, он, проходя мимо скамьи владелицы
замка, говорит, покаянно и сокрушенно разводя руками: «При
ходится, ничего не поделаешь!»
Окна выходят в сад, где видны розы и голубка, стоящая на
разбитом горшке. Он предложил нам груши «дамские ляжки»,
471
и когда мы расхохотались, услышав это название из его уст, он
покраснел под своей сизой бородой. Сейчас ему нужно читать
требник и грузить в лесу терновник. Но он уж как-нибудь побы
стрей управится, чтобы поспеть к обеду. А потом он получил со
рок франков и не знает, как с ними быть: очень хотелось бы
приобрести четыре лакированных подсвечника по пятнадцать
франков пара, или покров, или паникадило для алтаря святой
девы; и он очень просит не говорить епископу, что не произно
сит проповедей.
21 августа.
Любопытный тип священника — этот аббат Минь, воро
тила по части издания католических книг. Он устроил в Вожи-
раре типографию, где собрал священников, лишенных, как и он
сам, права совершать требы, жуликоватых расстриг, всяких
Обмани Смерть *, бывших в неладах с церковью, которые как-то
при появлении полицейского комиссара испуганно ринулись к
дверям. Ему пришлось крикнуть им: «Ни с места! Это к вам не
относится: он проверяет, нет ли незаконных перепечаток...»
Здесь выпускаются творения отцов церкви, энциклопедии в
пятьсот томов. Затем этот аббат ведет еще торговлю другого
рода, удваивающую его доходы. Продавая книги приходским
священникам, он берет часть платы за эти книги в виде бон за
отслуженные обедни, с подписью епископа. Это ему обходится
на круг по восемь су за бону; а перепродает он их по сорок су
в Бельгию, где священники не могут справиться со множеством
обеден, на служение которых делались вклады еще со времен
испанского владычества... Вот уж подлинно биржа обеден!
Париж, 25 августа.
< . . . > Мы приступаем к работе. Чувствуем, что освободи