Дневник. Том 1.
Шрифт:
поражает нас в самое сердце; мы побледнели, мы нервничаем,
но все-таки стоим и слушаем, своим упорным присутствием за
ставляя актеров продолжать до конца.
Раздается выстрел из пистолета. Занавес падает при неи
стовых криках всего зала *. Проходит г-жа Плесси, разъярен
ная, как львица, бормоча ругательства по адресу этой публики,
оскорбившей ее. И, стоя за кулисами, мы в течение четверти
часа слышим, как бешеные крики не дают Готу
произнести наше имя.
Мы проходим сквозь беснующуюся и орущую толпу, запол
няющую галереи Французского театра, и идем ужинать в «Зо
лотой дом» с Флобером, Буйе, Путье и д'Осмуа. Мы держимся
уверенно, несмотря на то что нервные спазмы сжимают нам
желудок и вызывают у нас тошноту, как только мы пытаемся
что-либо проглотить. Флобер не может удержаться и говорит
519
нам, что мы великолепны, и мы возвращаемся домой, чувствуя
такую бесконечную усталость, какой еще никогда не испыты
вали за всю свою жизнь, — как будто мы десять ночей подряд
провели за игрой в карты.
6 декабря.
Главный клакер говорит мне, что со времени «Эрнани» и
«Бургграфов» * в театре не бывало подобного шума.
Обед у принцессы, которая вчера так много аплодировала,
что, когда вернулась домой, руки у нее горели; она страшно
возмущена свистками и понимает, что они относились гораздо
больше к ней самой, чем к пьесе.
Вечер провел со своей любовницей; она присутствовала на
вчерашнем спектакле и говорит, что утром не смела выйти на
улицу, ей казалось, что вся эта история написана у нее на
лице. < . . . >
9 декабря.
Ожье удивляется, как это не могли восстановить спокойст
вие на премьере, удалив из зала человек десять — двенадцать.
На сегодняшнем представлении, так же как и на двух пре
дыдущих, актеры как будто хотят спросить нас, что означает
эта терпимость полиции по отношению к свистунам. После
спектакля Коклен рассказал мне, что сегодня, когда свистки
стали все заглушать, зрители из двух или трех лож первого
яруса собрались вместе и пошли к полицейскому комиссару,
говоря, что они заплатили за билеты, привезли сюда свои се
мейства и желают слушать пьесу. Полицейский комиссар от
ветил им: «На этот счет нет никаких распоряжений».
От всех этих беспрерывных волнений у нас сжимается желу
док, пропадает аппетит. Теперь мы ходим на спектакли с анг
лийскими мятными лепешками: от нас прямо разит волнением.
На днях Дюма-сын сказал нам по этому поводу,
ставились его первые пьесы, Лабиш спросил у него: «Ну как,
у тебя еще не болит живот?» — «Нет». — «Так еще заболит,
когда напишешь побольше пьес!»
11 декабря.
Первый акт нашей пьесы играют совершенно как панто
миму. Свистки не дают расслышать ни одного слова.
Среди враждебного шума в зале Брессан в своей роли «гос
подина в черном фраке», самой выигрышной роли во всей пьесе,
проявляет восхитительное мужество.
520
Утром по Латинскому кварталу из рук в руки передавали
воззвание, призывающее добиться того, чтобы занавес был опу
щен во время первого акта. По крайней мере теперь план этих
происков вполне ясен: хотят заглушить все удачные сцены и,
в особенности, эффектные фразы. Самое лучшее в пьесе больше
всего освистывается, а наиболее драматические места встре
чаются самым громким смехом.
Одно обстоятельство сразу характеризует эти происки: пе
ред нашей пьесой сыграли «Смешных жеманниц» Мольера, —
в зале свистели. Освистали Мольера, думая, что освистывают
нас.
12 декабря.
Когда мы возвращались домой, к нам подошел какой-то че
ловек с безумными жестами, словно опьяневший от бедности.
Он сказал нам, что «два человека не могут отказать в куске
хлеба одному человеку!».
14 декабря.
Изумительно, как это у нас обоих, таких болезненных,
нервы еще способны выдерживать подобную жизнь целых де
сять дней, к удивлению всех окружающих, наших друзей, акте
ров, Тьерри, который как-то сказал нам: «Да, для вас это часы
жестоких испытаний!»
Я говорю не только о волнениях, о том, как глупое и дикое
улюлюканье отдается у нас в груди, но и обо всей этой жизни
без минуты отдыха для головы и тела. Править корректуру
для «Эвенман» *, согласовывать текст, писать по двадцать пи
сем в день, благодарить то тех, то других, читать все газеты,
принимать посетителей, пожимать руки сочувствующим, объез
жать в карете тысячу мест, подготовлять себе публику, давать
поручения, присутствовать до конца на всех спектаклях, чтобы
актеры не бросали игру, по вечерам приглашать друзей на
ужин, а сверх того еще находить время и иметь присутствие
духа, чтобы писать наше предисловие *, писать его по частям,